Был декабрь. Вечером, а точнее, уже ночью, я сидел на подоконнике в «курилке» один и потягивал пиво из очередной бутылки. День не удался, и я никого не хотел видеть. За окном шел снег. В щелях стеклопакета подвывал ветер. На этаже было тихо – уставшие студенты спали или смотрели фильмы. В этой тишине раздался скрип блочной двери. Я повернулся на звук и увидел, что Настя несет на кухню маленькую кастрюльку.
– Привет, – поздоровалась она.
– Привет, – ответил я.
Почему-то был несказанно рад ее видеть. Слез с подоконника и вошел в кухню следом за ней.
– Как дела, Насть? – поинтересовался я.
– Нормально, – искренне улыбнулась она. – Ты как?
– Бывает и хуже.
Наступило молчание, которое нарушила Настя.
– Я уже не помню, когда последний раз тебя трезвым видела.
На такое заявление не знал, что ответить.
– У тебя друг умер? – поинтересовалась она, зная ответ.
– Да. Друг умер, а бывшая, но до сих пор любимая, девушка вышла замуж и уехала из России навсегда.
– Несладко тебе.
– Очень горько, если честно.
Она стала жалеть меня и пытаться подбодрить (ох уж эти женщины). А я был пьян. И сетовал на несправедливость этого мира, на безразличие и эгоизм окружающих, рассказал, что ненавижу людей. Она успокаивала меня. В какой-то момент я притянул Настю к себе и стал целовать. Поначалу она сопротивлялась, но потом взяла меня за руку и повела к себе в комнату, предварительно выключив газ в плите. Она жила в «двушке». Соседка, как оказалось, снимала комнату со своим молодым человеком, но из общежития выписываться не стала (это было бы глупо – отказаться от запасной крыши над головой). Поэтому Настя теперь жила одна.
Разделись быстро.
Старая койка долго скрипела под нами, пока мы, переплетя ноги и обнимая друг друга, не уснули. Удивительно, но я впервые за долгое время спал, как младенец, крепко и сладко. Проснулся рано, как всегда. За окном еще было темно. Вставать совсем не хотелось. Настя мирно посапывала, повернувшись спиной ко мне. На душе было тепло. Я вновь «провалился» в сон.
Второй раз проснулся только после девяти утра. Начал оглядывать комнату. В дневном свете все выглядело совсем иначе, нежели ночью.
– Доброе утро, – услышал я мягкий Настин голос.
Она сидела за обеденным столом и пила чай.
– Доброе, – ответил я и сел в постели.
– Будешь завтракать?
– Не откажусь.
Девушка с легкостью и грацией поднялась со стула и достала с полки кружку. Я хотел было встать, но вспомнил, что совершенно голый. Несмотря на то, что мы ночью занимались любовью, я стеснялся показаться днем перед Настей голым. Быстро осмотрелся кругом: на стуле, возле кровати, была аккуратно сложена моя одежда. Оделся и прошел к столу. Меня уже ждал омлет, сосиска и кружка горячего чая. Мы оба молчали. Я начал есть.
– М-м, как вкусно! – похвалил подругу. – Я так соскучился по домашней пище!
Настя улыбнулась. Глядя в свою кружку, она задала вопрос:
– Олег, как у тебя обстоят дела с учебой?
Довольно неожиданный вопрос. Он вогнал меня в ступор. Я бы не удивился, услышав что-нибудь насчет наших отношений и дальнейших планов на жизнь, даже вопрос, сколько у меня было девушек до нее. Но это!
– В смысле?
– В прямом. Скоро сессия, а ты не просыхаешь с самого сентября.
– Это мое дело, – насколько смог мягко, ответил я.
– Хватит уже пить. Берись за голову, пока не поздно. Из Бауманки отчисляют не за тугие мозги, а за лень. А ты очень сильно ленишься в этом семестре. Безусловно, дело твое. Но кому будет лучше, если тебя отчислят? Хотя бы о родителях своих подумай.
Эта речь меня разозлила. Но послать девушку «куда подальше» не мог. Может, из-за того, что мы провели вместе ночь, а, может, из-за чего-то большего. Я просто молчал.
После завтрака я встал, поблагодарил хозяйку и направился к себе. Возле двери неуверенно сказал:
– Насть, насчет того, что было ночью…
– Забудь, – перебила она меня. – Мы просто спустили пар. У тебя много всего накипело, у меня – тоже. Так что получили отличную разрядку.
Эта пятикурсница не переставала удивлять меня.
Молча покинул комнату. Пришел к себе. Мне не давали покоя ее слова о приближении сессии, о том, что меня могут отчислить за неуспеваемость. Они злили меня. Злили из-за того, что все, сказанное ею, было чистой правдой. И я это осознавал. Скрипнув зубами, фыркнул: