– Ты ах*эл? Чего маю жыну аскарблаэшь?
– Че-го? – прошипел я, дойдя до предела.
Тут же к нам подошли еще несколько более молодых кавказцев. Начали горланить что-то на своем языке, вскидывать руки к небу.
– Правалывай атсуда! – просипел толстый «муж». – А то мы сыйчас атвыдем тыбя в парк, – он махнул головой в сторону Измайловского лесопарка, – и атпы*дым там. Патом лэчиться будэшь долго. И мэнты тыбе нэ памогут! Аны у нас всэ куплэны давно!
– Мы, мы, мы… А один на один на кулаках слабо выйти? – предложил я толстяку.
– Ахмет, – встрял в разговор молодой «гость столицы», – давай этаго пыдара в багажнык засунэм и в лэс вывэзэм. Пуст там сэбэ магылу копает.
Вся эта стая брезгливо смотрела на меня. Я уже готов был ударить по лицу «великого стратега», «могильных дел мастера». Причем вложил бы в этот удар весь гнев, всю ярость, накопившиеся во мне. Но старый кавказец поднял свою пухлую руку, украшенную несколькими аляповатыми перстнями, как Юлий Цезарь – важно так, неторопливо. Этим жестом он призвал соплеменников к тишине.
– Малчык глупый ышо. Маладой патаму что. На пэрвый раз прастым госта. Но эслы ышо раз такоэ павтарытса, – теперь он обращался исключительно ко мне, – то тыбя ныкто нэ найдот! Ты просто ысчезнэш!
Меня трясло от распираемой злости. Но что-то сказать или сделать было равносильно подписанию себе смертного приговора: вокруг меня столпилось человек десять, даже больше.
– Тэпэр ыды атсуда, – приказал толстый кавказец – «хозяин» то ли рынка, то ли всей страны.
Толпа расступилась. Я взглянул в маленькие, заплывшие жиром, глазенки этого «мужа торговки» и пошел к общежитию. Один из молодых людей вышел мне навстречу и толкнул плечом. Послышалось всеобщее гоготание. Я сжал зубы.
«Ладно, пид*ры! Посмотрим, кто будет смеяться последним!»
Этот случай оставил свой неизгладимый след в моем разуме. Именно после него я стал замечать, как много в России, в частности в Москве, проживает «чужаков» – приезжих из стран Кавказа и Азии. Беда была даже не в том, что они приезжали, а в том, как они себя вели на МОЕЙ Родине. Они сами делали все, чтобы русский народ стал относиться к ним враждебно. Именно после этого случая появилась неприязнь к «гостям столицы». Нет, я не стал брить наголо голову, носить берцы и «бомбер», выкрикивать немецко-фашистские лозунги. Я просто стал их ненавидеть. Именно в тот день они перестали быть для меня людьми. А это страшнее, чем слепая вера в какие-либо идеи, например, национал-социализма.
Я пришел в общежитие и стал успокаиваться, так и не дав выхода ярости. Долго думал, как бы напакостить этим «чуркам». Хотел «выцепить» их по одному и избить. Хотел сжечь их чертовы дорогие машины. Однако, на реальные действия не решился – слишком велик был риск из охотника превратиться в жертву. Потом началась учеба, и мой пыл немного поубавился.
Весна принесла с собой постоянное влечение к прекрасному полу и депрессию. С Настей мы виделись редко. Ни о каких отношениях даже речи идти не могло. Вечерами я просто задыхался и на стену лез от тоски. Порой, обычно по пятницам, выходил на ночную прогулку. В одну из таких прогулок все и поменялось.
Была середина недели. Я бесцельно шел по Первомайской улице, спустился в подземный переход, перешел на другую сторону, стал подниматься, и в глаза бросились красивые ножки на каблуках, в нейлоновых колготках (или чулках?), быстро поднимающиеся по ступенькам. Обладательница этих ножек была одета в черный плащ до колен. Поднялись на поверхность. Я еще какое-то время любовался прекрасной незнакомкой, жадно уставившись голодным взглядом ей ниже пояса, а потом девушка свернула во дворы, а я медленно пошел дальше. Вдруг раздался сдавленный крик. Я остановился и обернулся, уже собираясь пойти на звук, как из того самого двора, куда свернула незнакомка, выбежал парень невысокого роста, с раскосыми глазами, и направился в мою сторону. Бежал он быстро, проворно… но до тех пор, пока я не пнул его по ногам. «Атлет» пролетел пару метров и шлепнулся на землю. Какой-то предмет отлетел в сторону. Не дожидаясь, пока он поднимется и снова «даст деру», я подскочил и пнул его в пах. Тот только крякнул и схватился за промежность. Перевернулся на спину и стал качаться из стороны в сторону, поскуливая, не убирая руки от «причинного места». Теперь я разглядел его лицо. Он был то ли узбеком, то ли киргизом, короче, среднеазиатом. Разглядел я и предмет, вылетевший из рук «бегуна» – женскую сумку. Волна злости накрыла меня с головой. Я пнул в пах еще раз, несмотря на его руки, оказавшиеся на линии удара. Потом пнул по лицу. От удара голова его откинулась, стукнулась с глухим звуком об асфальт, и азиат потерял сознание. Я подобрал сумку и пошел во двор, тускло освещаемый одним фонарем. Прямо под фонарем сидела на асфальте та самая незнакомка, держась за левую часть лица. Сразу понял, что произошло.