Я стоял, как вкопанный.
– Ты… уже? – выдавил из себя, а мысли пролетали со скоростью света, эмоции переплетались между собой.
– Да. У него голубые глаза и темные волосики. Лежит вот, изучает комнату.
Потом я услышал, как на заднем плане малыш начал хныкать. Иришка быстро попрощалась со мной, сказала, что пора кормить нашего сынишку.
– Я люблю тебя, – произнес я на прощание.
Сел за свое рабочее место, но понял, что работать не могу. В голове был сумбур, лишь слова о том, что я стал отцом, ярко горели в моем сознании. Тогда пошел к начальнику отдела – Жильберу – и сообщил столь радостную весть, попросив отпустить меня в роддом к жене и малышу.
– О, божье! Ето прекрасно! – воскликнул он, широко улыбнувшись. – Поздравльяю, Ольегь!
– Так я могу идти?
Жильбер забарабанил пальцами по столу, потом сказал:
– Давайте, ви поработаетье до обеда, а потом можьете идти… часика в три, я думаю, можетье ехать к вашей мадам!
– Но…
– Не, не, не. Никаких «нё»! Мы платить вам деньги, ви отрабатьивать их!
«Вот сволочь жадная! За каждую копейку удавится!» – подумал я, но вслух ничего не сказал. Молча встал, разозленный таким отношением француза к своим подчиненным, и вышел из его кабинета.
К обеду новость облетела весь отдел. Все поздравляли и удивлялись, почему я до сих пор нахожусь на работе. Едва услышав, что меня не отпускает Жильбер, коллеги сочувственно вздыхали и говорили банальные «ясно» или «ну что поделаешь».
Ровно в три я ретировался. Помчался прямиком в роддом.
Естественно, к Иришке с сыном меня не пустили, но согласились передать детскую воду и орехи, которые я купил по пути. Много продуктов покупать тогда не стал, ибо боялся, что у малыша могут быть газики в животе или аллергия, если его мама съест что-нибудь не то. Наш контакт с Ириной был ограничен маханием друг другу в окно и передачей воздушных поцелуев.
В день выписки, у меня был отгул. Спозаранку я приехал к роддому и ожидал в вестибюле жену и сыночка. Ближе к обеду мне навстречу вышла медсестра и со словами: «Ну что, папаша. Принимайте наследника!» – передала голубой атласный конверт, перевязанный бело-голубой ленточкой. В нем мирно посапывал маленький и такой хорошенький мальчуган. От умиления и радости от того, что держу в руках своего сына, на глазах навернулись слезы. Тут же ко мне подошла Ирина, необычайно бледная и изможденная, словно только что родила. Я улыбался ей, а она – мне. Мы поцеловались и пошли на улицу. Я поймал такси, которое и доставило нас сквозь московские пробки в наше новое семейное гнездышко в Люберцах.
Ни мои, ни Иришкины родители не смогли вырваться с работы и приехать к нам. Мне пришлось очень быстро, буквально в первый же день, научиться всем премудростям ухода за младенцем: как подмывать, одевать, какие упражнения делать, массаж, как правильно держать на руках. В первую же ночь мы с женой практически не спали, по очереди укачивая сына, ибо в своей кроватке он не спал. На следующий день организм пытался взять свое на работе: я то и дело засыпал за компьютером. А вечером мчался домой и снова занимался ребенком, пока жена готовила ужин. И снова бессонная ночь… Осенью ко всему прочему добавился еще институт.
Через месяц я чувствовал себя выжатым, как лимон. Ирина уставала ничуть не меньше меня. Сынишка – мы дали ему имя Кирилл – рос беспокойным, спал только во время кормления или укачивания на руках. До сих пор удивляюсь, как я все успевал в то время: приходилось совмещать учебу (хорошо, что был последний курс, и в институте появлялся крайне редко, обычно для сдачи заданий), работу и помощь Ирине по дому. Порой, когда я не спал по двое суток, а голова раскалывалась от нестерпимой боли, появлялось желание все бросить и сбежать, но я гнал такие мысли прочь, понимая, что два самых дорогих человека пропадут без меня. И вновь ехал утром рано на работу, потом бежал в институт, возвращался назад в офис, а вечером плелся домой к любимой жене и обожаемому сынишке, ночью, когда Кирилл, наконец, засыпал возле Ирининой груди, садился и пытался исправить ошибки в домашнем задании, чтобы на следующий день попытаться сдать его. Дни были однообразными, изнуряющими, рутинными, складываясь с недели и месяцы. Сил оставалось только на выражение неподдельной радости, когда наблюдал за новыми успехами нашего Кирюшки. Наверное, именно тогда я начал обделять вниманием мою жену. Любил ее, люблю до сих пор, но просто не оставалось сил выразить это чувство.
Денег я получал мало, едва хватало заплатить за квартиру и купить кое-какие продукты, да новые вещи для подрастающего Кирилла. Родители помочь мало чем могли. Иногда высылали деньги, но весьма скудную сумму, да и бывало это редко. Осенью, когда серое небо лавиной навалилось на Москву, не желая пропускать солнечные лучи и обильно поливая город дождями, а желто-красные листья устлали газоны мягкими коврами, Ирина впервые заговорила про отъезд к родителям.