Морпехи среагировали просто молниеносно. Одно отделение осталось возле нас и весьма деликатно, но от этого не менее эффективно пресекли мою попытку вмешаться. А вот вторая их половина бросились в бой. Как по волшебству у некоторых в руках материализовались нагайки, а остальные весьма профессионально использовали прочные буковые палочки, соединенные цепочкой. Блин, это же нунчаки. Помнится, что мой ученик рассказывал, что ещё до попадания в Афганистан серьёзно увлекался карате, но не взирая на то, что это «путь пустой руки», недурственно освоил и эту разновидность холодного оружия. Взяв лимонников в клещи, морпехи под вдохновенное русское «ура», разбавленное и толикой мата преступили к разгрому супостатов. Всё шло достаточно гуманно, и я даже бы сказал — политкорректно. Британцы либо совершенно добровольно падали на землю, полагаясь на старое правило: «лежачего не бьют», а менее вменяемым субъектам помогали упасть, нанося в основном умеренно средние телесные повреждения. Но внезапно прогремел выстрел и рукав бушлата одного из наших матросов обагрился кровью. Вот именно тогда, морские пехотинцы разозлились по-настоящему и перестали стесняться в выборе приёмов. Через несколько минут в стоячем положении остались только наши бойцы, стонущие тушки детей Джона Булля явно нуждались в помощи санитаров, а выстреливший из револьвера английский боцман был уложен на обе лопатки после перелома то ли рук, то ли ног, то ли и того, и другого.
Сей прискорбный для британской стороны инцидент стал предметом рассмотрения собранной комиссией, в состав коей вошли командиры, обоих крейсеров, а также равное количество офицеров при участии представителей шведской стороны. Но её заседание носило формальный характер, ибо на следующий день во всех местных газетах появились фотографии, которые весьма кстати сделали новоиспеченный мичман Романов и отставной лейтенант Гримальди, используя приобретённые ими в Санкт— Петербурге усовершенствованные ручные стереокамеры конструкции Дмитрия Петровича Езучевского, кои обладали моментальными затворами и шестью двойными кассетами. Конечно, это не цифровые фотоаппараты из времён грядущего, но несколько снимков получились приемлемого качества. На них было чётко видны ножи в руках британских моряков, взявших в кольцо русских матросов, уступающих им числом и абсолютно безоружных. Таким образом, российская и шведская стороны вынесли единодушный вердикт о виновности британцев, но в качестве жеста доброй воли капитан первого ранга Диков счёл возможным не наставать на аресте, суде и уголовном наказании английского боцмана, открывшего стрельбу из револьвера. Причиной столь гуманного поступка стало профессиональное заключение о его дальнейшей профессиональной пригодности, которое сделал не судовой врач крейсера «Дмитрий Донской», а штабс-капитан Иванов, который обучал своих морпехов. Николай Васильевич, высказался очень кратко: если повезёт, то жить будет, но полным инвалидом.
Понятно, что после сего события и полученной из Москвы Императорской телеграммы, был несколько изменён маршрут нашего похода и исключено посещение Портсмунда и Бреста, а наш отряд усилен бронепалубным корветом «Рында», прибывшим в порт Стокгольма на день раньше нас. Пребывание в Киле запомнилось высочайшим посещением нашего крейсера Кайзеров Германской Империи Вильгельмом II. Мой немецкий кузен, считающий себя компетентным специалистом во всех сферах человеческой деятельности, а в военной в особенности, после знакомства с крейсером и его командой, пригласил офицеров, включая и Альберта Гримальди на ужин в Кильский замок. Как и следовало ожидать, причиной сего банкета были не только требования этикета, но и политика. Это выяснилось при нашей короткой беседе в формате тет-а-тет, состоявшейся во время своеобразного перекура. Помимо обычных светских тем, среди коих было и высказанное желание приобрести для себя подводную буксируемую капсулу, Вильгельм Фридрихович тривиально хотел присмотреться ко мне поближе. Сие желанье было понятно, мы оба молодые люди и, хотя я не числюсь Цесаревичем, но всё может быть. Судьба монархов весьма непредсказуема во все времена и во всех странах и Россия, не исключение. Кто знает, что будет завтра? Может апоплексический удар тяжелым тупым предметом в висок или геморроидальные колики, усугубленные шарфом, затянутым на горле или вариант короля Лира.
Общение продолжалось не более десяти минут, ибо долг хозяина на мог позволить Кайзеру Германии дольше игнорировать присутствие и других гостей, тем более, что среди них был ещё один наследник престола, но смею надеяться, что мой немецкий кузен остался вполне удовлетворенным нашим более тесным знакомством. Далее поход продолжался без особых событий и представлял собой рутинную и постоянную работу по схеме: башня-вахты— «Посейдон» — океанография и далее, по кругу. Немного добавил адреналина шторм в Бискайском заливе и вынужденная стоянка в порту Виго. Да, именно в той бухте, где капитан Немо потихоньку потрошил затонувшие галеоны с золотом. Что не говори, а Жюль Верн по-настоящему великий писатель, и его роман я прочитал дважды. В первый раз, это было в веке двадцатом, а вторично я это сделал уже веком ранее. Воспоминания об этой книге, да и об нескольких её экранизациях вызвали у меня острое желание совершить подводную экскурсию по акватории сей бухты. Но здравый смысл и понимание того, что пребывание в порту десятков кораблей не добавило прозрачности воде, заставили меня отказаться от этой блажи.
Но подводную экскурсию мы с Альбертом всё же совершили и тем самым обессмертили наши имена. Это произошло уже после прибытия в Александрию, когда с борта «Посейдона» были сгружены на воду и подготовлены к плаванию два буксирных катера и подводная капсула. Цель нашего путешествия находилась в заливе Абу-Кир примерно в шести километрах от берега на глубине всего лишь десяти метров. Речь шла о легендарном городе Герклион, о котором писал сам Геродот и я действительно почувствовал себя капитаном Немо, демонстрируя своему другу затонувший город. Естественно, что фотокамеры были под рукой и через несколько дней по всему миру пронеслась весть о великом открытии, сравнимом с, пожалуй, лишь с раскопками Шлимана. На протяжении нескольких недель, на первом месте большинства газет мира печатались репортажи и фотографии, посвящённые Гераклиону. Но не даром говорят, что не стоит дразнить богинь судьбы, ибо мойры зачастую весьма мстительны. Многократное упоминание фраз о том: «что имена двух сиятельных особ: Алексея Романова и Альберта Гримальди получили бессмертие и навечно запечатлены на скрижалях истории», едва не стали пророческим, во всяком случае по отношении ко мне.
На крейсере «Дмитрий Донской» был объявлен угольный аврал, сиречь погрузка топлива для машин, коих было целых две. И догадайтесь, кого из офицеров назначили руководить сим малоприятным процессом? Естественно, самого молодого мичмана Алексея Романова. Помимо того, что сия работа была не только пыльная, но и очень даже грязная, она очень часто заканчивалась травмированием или гибелью матросов, таскающих мешки с углем. И ответственность за недопущение столь печальных событий возлагалось на офицера контролирующего сей процесс. Безусловно, нам неоднократно рассказывали об этом ещё в Морском Корпусе, да и не мало авторов посвятили сему эпизоду страницы в романах и повестях, и я считал себя вполне готовым к выполнению сего задания. Вот только впервые я был вахтенным мичманом и руководил погрузкой от начала и до конца. Конечно, присмотр со стороны старших офицеров был, но так, в пол-глаза. У меня уже установилась репутация человека дотошного и требовательного.
Мы грузились великолепным кардифом со склада, принадлежавшего английской торговой компании. А через час после окончания погрузки, когда угольные ямы были заполнены на три четверти (вполне достаточно для следующего перехода), мы отошли от Александрии и взяли курс на Порт-Саид. Следующей точкой нашей экспедиции должен был стать Суэц, где я обязан был посетить нашу военно-морскую базу и форты местной крепости.