Однажды, еще в детстве, Инна тонула на море. Перевернулась с матраса и камнем пошла в воду, даже подумать ни о чем не успела. И что странно – не было ни страха, ни боли, ни ужаса. Только умиротворение.
Вот и сейчас внезапный сон принес ей умиротворение. Она расслабилась и отдалась этому ощущению. Рядом в этом сне оказался Никита. Как она раньше любила его руки, всегда теплые, чуть шероховатые, но все равно самые нежные. От его ласк мгновенно теряла голову.
А потом… потом случились вторые роды, тяжелые, мучительные, с разрывами. Первый раз после них был почему-то настолько болезненным, что их близость, прежде такая желанная и упоительная, казалась сущей пыткой. Инна потом лежала, не дыша, в холодном поту. Но признаться Никите не смогла. Стыдно было.
Позже боль ушла, но ожидание боли осталось. И неприятные ощущения никуда не делись. Откровенные прикосновения Никиты больше не будили внутри жаркий трепет, не будоражили сладко кровь. Словно внутри все скукожилось и застыло. Хотя нет, один раз, после аварии у них получилось почти, как раньше, как-то само собой. Но потом снова всё…
Инна подумывала ему признаться, но так и не осмелилась. Как сказать любимому мужу, что от его ласк внутри всё только напрягается? И в те разы, когда она ничего не чувствует – это еще хорошо. Как такое сказать и не обидеть? Он ведь примет всё на свой счет, хотя она винила себя. Да она практически стала думать о себе, как о неполноценной!
Плакала втихаря. И подмечала, вроде бы, незначительные детали, но такие, оказывается, говорящие. Однажды утром Никита опаздывал на работу, торопился очень, а она заметила, что одна пуговица ослабла и немного болтается. Хотела позже, вечером, пришить покрепче, но увидела, что кто-то уже постарался. Кто? Диана, конечно. А в последний месяц он приходил поздно с работы и отказывался от ужина. Говорил: Диана их там всех накормила.
Инна помнила Диану с турбазы, помнила ее вороватые взгляды, которые та бросала украдкой на Никиту. Но тогда она еще верила в него, как в себя. И кроме легкого раздражения ничего к ней не испытала.
Это потом сомнения, подозрения, неуверенность сплелись в такой тугой клубок, что она в ком угодно готова была видеть соперницу. А уж в умнице Диане, которая вечно рядом с её мужем, – тем более.
Иногда слова жгли язык, но сказать про свою ревность она так и не сумела. Это казалось таким унизительным. Боже, да она сама ему всегда говорила, что никогда не опустится до ревности и выяснения отношений.
А Никита, как назло, приходил домой вечерами и рассказывал про работу, про отдел и, конечно же, про Диану. Без всякой задней мысли. Но Инну душила обида, хотя виду она не показывала. А вот по-настоящему она испугалась, когда Никита про нее умолчал. Рассказывал про фуршет и вдруг запнулся, смолк, смутился сразу. Начал говорить о чем-то другом. А у Инны все обмерло внутри. Даже дышать больно стало…
Сон окутывал ее, уносил прочь от реальности. Только в груди по-прежнему кололо. А потом вдруг полыхнуло резкой болью, и Инна, вздрогнув, проснулась с криком:
– Митя!
Никита с Машей на руках тут же заглянул в комнату.
– Сколько времени? – встревоженно спросила она.
– Да почти столько же. Ты всего минут пять спала…
– Митя…
Но договорить не успела – в дверь позвонили. Долго, настойчиво, требовательно.
Никита открыл дверь, и Инна услышала голос матери:
– А ты что тут здесь забыл? Куда внука дел, сволочь?
Что ей отвечал Никита, Инна не слышала. Да и Маша тут же зашлась в плаче.
Покачиваясь, она вышла в прихожую.
– Мама, Митю украли, – тихо простонала она со слезами.
– Что? Как? Кто украл? – Алла Арнольдовна вращала глазами, охала, переспрашивала. Но потом, будто набравшись сил, снова разразилась: – Идиоты! Ребенка не уберегли. Сгубили! Что еще можно было ожидать от вахлака и такой дуры! Что? Уже обратно его впустила? Тфу. Дура, тря…
Никита передал Инне плачущую Машу, а сам распахнул входную дверь, схватил Аллу Арнольдовну за рукав кашемирового пальто и поволок на выход.
– Э-это что… Как ты смеешь? Руки убери, паршивец! А ты куда смотришь…
Он ее все-таки вытолкнул и сам вышел следом.
Из подъезда еще какое-то время доносились ругань и угрозы матери, но Инна не вслушивалась. Она сидела на диване, покачивая, прижимала к себе Машу и тихонько нашептывала: Митя, Митенька…
глава 18