И Оксана содрогнулась. Будто ей снова вонзили нож меж ребер и провернули. От одного упоминания об Инне ее выдернуло из вязкого, как болото, состояния.
– Да-а-а, – протянула Юля, – что-то Немирецкая сюда зачастила в последнее время. У них с Ником всё так серьезно?
– А, не знаю, – скривился Стас. – Но че-то Дёма с ней совсем размяк. Слышали бы вы, как он с ней разговаривает! Инночка то, Инночка сё. Пылинки с нее сдувает. Вообще его не узнаю!
– Да Дёма просто влюбился, – хохотнула Дашка.
Никто из них не обращал внимания на Оксану и не видел, что она напряженно вслушивается в их разговор. И уж конечно, они не замечали, как страдальчески перекошено ее бледное лицо, как прерывисто и часто она дышит.
– Ну, ладно, это его дело – сюсюкаться с ней или нет. Но он, считай, нас всех лесом послал, – возмущался Климов. – Куда его ни позовешь, он: нет, я с Инной. Как привязанный. Она из него веревки вьет, а этот дурак только счастлив. Обидно за него!
– Ну и ты порадуйся за друга, – предложила Дашка.
– Да чё там радоваться? Мне обидно за него. Дёма от своей любви отупел совсем. Ни хрена не понимает, что она его тупо ломает. Курить бросил, прикиньте? Видите ли, эта цаца не любит запах курева. С бухлом тоже завязал. Даже на днюхе у Юрки Самохина – ни капли. А в субботу вообще нас киданул из-за нее. Зарубились мы, короче, с политеховскими в минифутбол, давно договаривались. А Дёма, сука, в последний момент слился. Инночке вдруг захотелось погулять, и он на нас, на пацанов, болт забил! Из-за бабы! А он у нас нападающий! Ну и конечно, мы продули! Не, ну прикиньте? Я ему потом предъявляю: типа, ты че такой олень, так же вообще не делается. А Дёме по барабану. Ни извини, ни хрена. И еще мне такой в ответ: Клим, свали завтра до вечера куда-нибудь. Инночка опять придет. Сука, уже ненавижу ее. Сделала из нормального пацана не пойми кого.
– Мда, – вздохнула Юля. – По ходу, Ник потерян для общества.
– Она еще и ведет себя как тварь, – кипятился Климов. – С Дёмой, может, еще куда ни шло, но с другими… видели? Сучка даже не здоровается. Ей говоришь как нормальному человеку: «Здорово, как житуха?», а она смотрит на тебя, как на говно, и тупо молчит, вообще ничего не отвечает. Или проходит, не глядя, как мимо пустого места.
– Да уж, все люди как люди, а она – королева. Как они вообще с Ником снюхались? – спросила Юля.
– Да хрен их знает. У Гречман оба дипломы пишут, там, наверное. Дёма тоже особо ничего не рассказывает. Но самое бесячее, что я еще должен вечно торчать где-нибудь, пока они там у нас любовь крутят.
Климов обшарил глазами стол и тумбочки. Увидел кастрюлю. Открыв крышку, принюхался.
– О, супчик! С лапшой? Можно? А вот, кстати! Щас у нас жрать нечего. Совсем голяк. Я все свои бабки потратил на днюхе Юрки Самохина. И батя мой сказал, типа, до следующего месяца бабок не жди. А Дёма, кретин, последние рубли спустил на какую-то хрень. Цветочки, мороженки, пироженки. Причем не из нашей кулинарии, а из Блисса, потому что эта цаца че попало не ест.
– Мда... – протянули обе в голос.
– Или вот еще момент. Его матушка на днях прислала перевод. Там неделю минимум можно было нормально жить. А он сразу повел свою стерву в какую-то модную кафеху и за вечер почти всё спустил. А самый прикол в том, что вернулся голодный. Это вот позавчера было, когда мы у вас картоху с грибами вечером ели. Я ему: ты чё, типа, не наелся в кафехе? А он, оказывается, себе взял какую-то фигню подешевле, типа чай без сахара и гренки. А зато этой сказал: «Ни в чем себе не отказывай». Так она еще назаказывала и половину не съела, даже не попробовала.
– Так он бы за ней доел! – рассмеялась Дашка.
– Ага, я так же сказал. И он еще на меня же как на дебила посмотрел. Супец, кстати, зачетный! – похвалил Климов, хлебая суп поварешкой прямо из кастрюли. – Девчат, на пару недель денег не займете?
– Ой, мы по нулям, – ответили обе в унисон. – Вон у Мышки попроси, она всегда…
Все трое повернулись к ней. А ее уже вовсю трясло, а из глаз катились слезы.
– Эй, что с тобой?
– Мышь, ты чего? – двинулся к ней Климов. – У тебя что, припадок?
Оксана вскочила с кровати и почти бегом ринулась из комнаты. Домчалась до умывалки, где, на счастье, никого не оказалось, и, привалившись к кафельной стене спиной, разревелась вслух.
Минут через пять в умывалку заскочила какая-то первокурсница, держа тарелку с яблоками. Увидела Оксану, смутилась. Сама же Оксана едва ли ее вообще заметила. Сотрясаемая рыданиями, она сползла по стене на корточки.
Постепенно ее истерика утихла, но внутри роились страшные мысли: «Не хочу жить… не могу больше терпеть… пятый этаж… открыть окно, встать на подоконник и всё… всё закончится… не будет больше так больно».