Цена красоты
Сидя на подоконнике своей больничной палаты, Фьора смотрела сквозь стекло на разбитый на территории частной психиатрической клиники ухоженный и цветущий сад. Бесцельно смотрела своими серыми глазами на то, как пожилой садовник большим секатором подстригает кусты роз, придавая им ровную круглую форму. Несмотря на опрятность, чистоту и просторность палаты с голубым линолеумным полом и похожего оттенка стен с белым потолком, над Фьорой довлело угнетённое состояние, и ей казалось, что стены с потолком плотно смыкаются над ней, грозя раздавить. Погода сегодня изволила побаловать летнюю Флоренцию ясным солнечным днём, безоблачным небом и ласковыми, робкими дуновениями ветра. Другие пациентки, легко одетые как раз подходяще для жарких последних дней июля, прогуливались по усыпанных гравием дорожкам сада, устраивались на постеленных на траву полотенцах, или читали книжки, усевшись на скамейках. Кто-то из девушек общались с навещающими их родными и с аппетитом уплетали принесённые в передачке угощения. Запустив пальцы в отросшие до уровня плеч немного вьющиеся чёрные волосы, Фьора с тоской смотрела в окно. Там, за окнами её палаты, вопреки всему цвела жизнь, вступало в свои права после пронесшейся весны лето, слышались голоса пролетающих птиц, струило яркий свет и согревало солнце, но у Фьоры ощущения лета и жизни не было. Не было желания радоваться солнечным летним дням, расцветшей во всей красе природе - пусть даже на огороженной высокой белокирпичной стеной территории клиники, разговорам и посиделкам со своими соседками по палате. Лишь немного Фьоре скрашивали пребывание в клинике частые визиты её отца Франческо Бельтрами и Кьяры Альбицци, с которой Фьору связывали узы дружбы ещё со времён первого класса начальной школы. Сегодня отец и Кьяра зашли навестить её до второй половины дня. Привезли ей ей куриный бульон и картофельное пюре с варёной рыбой, негазированные две бутылки минеральной воды и большую упаковку сока, шоколадки с конфетами и фрукты, всевозможные печенья и сухие хлебцы, мармеладки и леденцы, сэндвичи с говяжьими котлетами. Отец захватил для Фьоры из дома сменные одежду и бельё, даже нашёл в глубинах Фьориного шкафа её любимую пижаму в бело-лиловую расцветку из хлопковых штанов и куртки на молнии с капюшоном. Вдвоём Франческо и Кьяра уговорили Фьору - вместо того, чтобы сидеть в комнате для свиданий пациенток, выйти на улицу и погулять на свежем воздухе. Всё же прогулка немного добавила Фьоре хорошего настроения, хотя за все те дни, что девушка преимущественно проводила в постели, ей было нелегко так много ходить, даже если неспешными шагами. Поэтому Франческо и Кьяра часто делали перерывы, чтобы Фьора могла спокойно посидеть на скамейке, отдохнуть и отдышаться. - Знаешь, Фьора, я ведь всегда считала тебя красавицей, - поделилась с подругой Кьяра. - И я готова чем угодно поклясться, что тебе были совсем ни к чему все эти издевательства над организмом. Все эти стремления походить на девушек из инстаграма, модных журналов и телеэкранов - такое пустое... Оно не стоит всех тех мучений, которые ты вынесла в погоне за фигурой твоей мечты, и продолжаешь выносить. Тебя есть, за что любить, помимо красоты. - Спасибо, Кьяра, мне становится немного легче от твоих слов, - дрогнул голос Фьоры, а она сама едва поборола в себе желание заплакать. - Я сейчас очень жалею, что не прислушивалась ни к твоим, ни вообще к чьим-нибудь разумным советам. - Сожалениями ты ничего не исправишь, доченька, поэтому не вини себя ни в чём, - рука Франческо погладила по щеке Фьору и мягко опустилась на её плечо. - Ты можешь только сделать из всего с тобой произошедшего выводы и послать в топку стандарты красоты, которые оборачиваются такими страданиями. Фьора испытывала двойственные чувства, когда отец и Кьяра навещали её: с одной стороны, во время их посещений к девушке возвращалось желание жить дальше, уходили на задний план грызущие изнутри дурные мысли и уверенность в собственной ничтожности, она не ощущала себя эмоционально мёртвой телесной оболочкой. Но с другой стороны - Фьоре стоило немалых душевных сил выносить их визиты. Франческо Бельтрами и Кьяра старались как можно реже затрагивать в разговоре с Фьорой то, что случилось с девушкой, приносили ей вкусную еду из дома и сладости, рассказывали о предстоящих премьерах новых фильмов - на которые непременно потащат Фьору в кинотеатр, как только её выпишут из клиники. Передавали девушке записочки и открытки от одногруппников с одногруппницами и учителей колледжа, где выражались пожелания для Фьоры поскорее выздоравливать и держаться умницей. Писали в посланиях, что мысленно они все с ней и держат за неё кулачки, что от такой беды как у неё никто не застрахован и поэтому нечего заниматься самоедством. Отец облегчил Фьоре душу, рассказав дочери, что ему удалось добиться для неё академического отпуска по семейным обстоятельствам в её колледже. И что декан юридического факультета (где до попадания в психиатрическую клинику училась на первом курсе Фьора) Деметриос Ласкарис будет рад снова видеть в рядах будущих юристов студентку Бельтрами, правда, на курс младше и в другой группе. Но Фьоре было очень трудно заставлять себя посмотреть в лица отцу и лучшей подруге. Бельтрами прекрасно понимала, что Кьяра старается оставлять свои тревоги и страхи с разъедающей печалью за воротами клиники, старается избегать в разговорах с Фьорой болезненных для самой Фьоры тем. Но всё же Фьора не могла не заметить, как дымка слёз заволакивает чёрные глаза Кьяры, стоит юной Альбицци кинуть взор на выпирающие ключицы подруги и на её худые руки и ноги, на тонкие как веточки пальцы рук с обломанными ногтями, на лишённое красок и мертвенно бледное лицо - словно Фьору достали из могилы, на её истощённое тело. Франческо Бельтрами едва справлялся с тем, чтобы не давать воли слезам при виде болезненной худобы и бледности дочери. Осунувшееся и посеревшее лицо, тёмные круги под глазами, пролегшие морщины в уголках некогда живых и азартно горящих чёрных глаз, скорбные складки на лбу и в уголках губ, посеребрённые виски и седые пряди в волосах. За последние два месяца мужчина будто постарел на десять лет. Весь облик синьора Бельтрами лучше любых слов говорил о том, как по нему ударила беда, случившаяся с его единственной семнадцатилетней дочерью. Франческо никогда не говорил Фьоре и не говорил ни с кем в доступной для неё слышимости, сколько его сердце терзалось от подкосившего дочь недуга и постоянной тревоги за неё. Те сутки, проведённые им у дверей реанимации, где врачи боролись за спасение жизни Фьоры, навсегда останутся в памяти Франческо Бельтрами как самый страшный его кошмар. Взрослый сорокапятилетний мужчина, по струнке строящий подчинённых своего небольшого банка, беззвучно рыдал, сидя на холодном кафеле больничного коридора и мучился ужасом при одной только мысли, что усилия врачей окажутся напрасными и Фьора больше никогда не откроет глаза. Сердце синьора Бельтрами больно сжалось, когда его, наконец, допустили в реанимацию к дочери, при виде Фьоры - лежащей под капельницей, вся в каких-то трубках, смертельно бледная, с виднеющимися под истончённой кожей голубыми прожилками вен. «У этих анорексичек хоть в вену иглой попасть легко. Совсем молоденькая девочка, на лицо очень хорошенькая, а вот вляпалась в эту манию похудения», - с сожалением и усталым недовольством говорила немолодая докторка своему коллеге, который ей согласно кивал. «Ещё одна жертва тренда похудения, скоро к нам в отделение начнут десятилетних девчонок доставлять», - хмуро буркнул врач с оттенком сострадания. Эта картина, в каком состоянии была Фьора - когда её лишь благодаря усилиям медиков выдернули с того света, ещё долго восставала перед мысленным взором Франческо даже во снах, заставляя подскакивать на кровати и вскрикивать среди ночи. Франческо никогда не рассказывал дочери о своих душевных муках, причиной которым стало случившееся с ней несчастье. Но Фьора на свою же беду видела дальше своего носа и прекрасно понимала, что причина моральных страданий отца - её болезнь, и то, как сама Фьора поспособствовала её течению, за что сейчас девушка жестоко себя казнила. Некогда Фьоре казалось, что её счастье составит отражение в зеркале тоненькой, худенькой и хрупкой как статуэтка девушки, которая почти невесомо и легко ступает по жизни как порхающая на крыльях бабочка. «Бабочками» и называли сами себя девушки, с которыми Фьора много общалась в тематических группах соцсетей и на интернет-форумах. Выспрашивала у них наиболее действенные способы за короткое время сбросить как можно больше веса, и как противостоять попыткам родственников усадить тебя есть за стол, и как обманывать своих родных, заставляя их верить, что ты питаешься нормально. Девушка находилась в плену опасного для здоровья и жизни тяжкого заблуждения, что промежуток между бёдрами и талия меньше шестидесяти сантиметров добавит ей больше утончённости и женственности, приведёт её к исполнению мечты о лучших подиумах Европы и Азии, и к исполнению мечты о модных показах у известных мировых дизайнеров. Жестокое, но действенное отрезвление явило себя в том, что следом за голодовками и питьевыми водно-кефирными «диетами» пришли потеря сознания прямо на