ли в посланиях, что мысленно они все с ней и держат за неё кулачки, что от такой беды как у неё никто не застрахован и поэтому нечего заниматься самоедством. Отец облегчил Фьоре душу, рассказав дочери, что ему удалось добиться для неё академического отпуска по семейным обстоятельствам в её колледже. И что декан юридического факультета (где до попадания в психиатрическую клинику училась на первом курсе Фьора) Деметриос Ласкарис будет рад снова видеть в рядах будущих юристов студентку Бельтрами, правда, на курс младше и в другой группе. Но Фьоре было очень трудно заставлять себя посмотреть в лица отцу и лучшей подруге. Бельтрами прекрасно понимала, что Кьяра старается оставлять свои тревоги и страхи с разъедающей печалью за воротами клиники, старается избегать в разговорах с Фьорой болезненных для самой Фьоры тем. Но всё же Фьора не могла не заметить, как дымка слёз заволакивает чёрные глаза Кьяры, стоит юной Альбицци кинуть взор на выпирающие ключицы подруги и на её худые руки и ноги, на тонкие как веточки пальцы рук с обломанными ногтями, на лишённое красок и мертвенно бледное лицо - словно Фьору достали из могилы, на её истощённое тело. Франческо Бельтрами едва справлялся с тем, чтобы не давать воли слезам при виде болезненной худобы и бледности дочери. Осунувшееся и посеревшее лицо, тёмные круги под глазами, пролегшие морщины в уголках некогда живых и азартно горящих чёрных глаз, скорбные складки на лбу и в уголках губ, посеребрённые виски и седые пряди в волосах. За последние два месяца мужчина будто постарел на десять лет. Весь облик синьора Бельтрами лучше любых слов говорил о том, как по нему ударила беда, случившаяся с его единственной семнадцатилетней дочерью. Франческо никогда не говорил Фьоре и не говорил ни с кем в доступной для неё слышимости, сколько его сердце терзалось от подкосившего дочь недуга и постоянной тревоги за неё. Те сутки, проведённые им у дверей реанимации, где врачи боролись за спасение жизни Фьоры, навсегда останутся в памяти Франческо Бельтрами как самый страшный его кошмар. Взрослый сорокапятилетний мужчина, по струнке строящий подчинённых своего небольшого банка, беззвучно рыдал, сидя на холодном кафеле больничного коридора и мучился ужасом при одной только мысли, что усилия врачей окажутся напрасными и Фьора больше никогда не откроет глаза. Сердце синьора Бельтрами больно сжалось, когда его, наконец, допустили в реанимацию к дочери, при виде Фьоры - лежащей под капельницей, вся в каких-то трубках, смертельно бледная, с виднеющимися под истончённой кожей голубыми прожилками вен. «У этих анорексичек хоть в вену иглой попасть легко. Совсем молоденькая девочка, на лицо очень хорошенькая, а вот вляпалась в эту манию похудения», - с сожалением и усталым недовольством говорила немолодая докторка своему коллеге, который ей согласно кивал. «Ещё одна жертва тренда похудения, скоро к нам в отделение начнут десятилетних девчонок доставлять», - хмуро буркнул врач с оттенком сострадания. Эта картина, в каком состоянии была Фьора - когда её лишь благодаря усилиям медиков выдернули с того света, ещё долго восставала перед мысленным взором Франческо даже во снах, заставляя подскакивать на кровати и вскрикивать среди ночи. Франческо никогда не рассказывал дочери о своих душевных муках, причиной которым стало случившееся с ней несчастье. Но Фьора на свою же беду видела дальше своего носа и прекрасно понимала, что причина моральных страданий отца - её болезнь, и то, как сама Фьора поспособствовала её течению, за что сейчас девушка жестоко себя казнила. Некогда Фьоре казалось, что её счастье составит отражение в зеркале тоненькой, худенькой и хрупкой как статуэтка девушки, которая почти невесомо и легко ступает по жизни как порхающая на крыльях бабочка. «Бабочками» и называли сами себя девушки, с которыми Фьора много общалась в тематических группах соцсетей и на интернет-форумах. Выспрашивала у них наиболее действенные способы за короткое время сбросить как можно больше веса, и как противостоять попыткам родственников усадить тебя есть за стол, и как обманывать своих родных, заставляя их верить, что ты питаешься нормально. Девушка находилась в плену опасного для здоровья и жизни тяжкого заблуждения, что промежуток между бёдрами и талия меньше шестидесяти сантиметров добавит ей больше утончённости и женственности, приведёт её к исполнению мечты о лучших подиумах Европы и Азии, и к исполнению мечты о модных показах у известных мировых дизайнеров. Жестокое, но действенное отрезвление явило себя в том, что следом за голодовками и питьевыми водно-кефирными «диетами» пришли потеря сознания прямо на первом экзамене, скорая помощь и палата реанимации ближайшей больницы, откуда после стабилизации состояния Фьора была переведена на лечение в психиатрическую клинику - где уже ей поставили диагноз «Анорексия». Сейчас, по истечении прошедшего с конца мая времени, Фьора проклинала себя за то, что едва не пустила под откос всю свою жизнь в погоне за такой суетной и глупой вещью, как красота в глянцевых журналах. Проклинала сам тот миг, что дал ей решение отослать свои анкету и фотографии в модельное агентство, чтобы стать частью модельного бизнеса. Она хотела вернуться на много месяцев назад, в тот сентябрьский день, когда она пришла по приглашению на собеседование в то модельное агентство, на электронную почту которого отослала свои анкету и фотографии. Хотела отмотать время назад лишь с той целью, чтобы никогда ноги её не ступало на порог того злополучного агентства. Чтобы никогда не довелось услышать от кастинг-директора слова: «У вас слишком широкая талия в шестьдесят семь сантиметров объёма и не помешало бы похудеть в зоне бёдер». Фьора бы много отдала, чтобы только попасть в прошлое на несколько месяцев назад и от всей души надавать пощёчин той самой себе, которая врала в лицо своему отцу, что она не голодная. И отказывалась от еды, или по пути в колледж выбрасывала в ближайшее мусорное ведро данный ей отцом с собой контейнер с едой. Франческо Бельтрами наивно верил, что Фьора съедает во время обеда всё то, что он даёт ей поесть в колледж. В колледже на занятиях физкультурой девушка доводила себя до жуткого изнеможения, что потом болело всё тело, хотя преподавательница никого из учащихся не заставляла изматывать себя упражнениями на пределе и за гранью возможностей. Фьора делала над собой нечеловеческие усилия, чтобы от постоянного чувства голода из-за «диеты на водичке с кефиром и яблоками» не сорваться и не обчистить однажды ночью холодильник, и заставить себя до десятого пота впахивать на уроках физкультуры. Когда же Фьора задумывалась о том, что не пошло бы всё это к чёрту, она вспоминала тот обращённый на неё высокомерно-пренебрежительный взгляд кастинг-директора и свою мечту выбиться в модели мирового уровня, мотивируя себя фотографиями стройных девушек в инстаграме или со страниц модных журналов. Самолюбие Фьоры приятно согревало то, что девушки стали смотреть на неё с завистью, а юноши просить номер телефона. Даже одежда Фьоры, раньше сидевшая на ней как влитая, становилась ей большой и висела. Тогда Фьора не понимала, чего будет стоить ей эта популярность спустя несколько месяцев, какую жуткую цену она будет платить за неё своим здоровьем, лёжа на больничной койке едва живая под капельницей и питающаяся через трубочку - потому что её организм, давно отвыкнув от нормального питания, отвергал пищу самопроизвольным рвотным рефлексом... В ту пору организм Фьоры отвечал ей ненавистью на все те издевательства, которые она над ним учиняет, тщетно посылал своей владелице десятки сигналов тревоги - которым Фьора не придавала почти никакого значения. Фьора несказанно радовалась тому, что стрелка напольных весов быстро ползёт прочь от отметки в пятьдесят пять килограмм всё дальше и дальше назад. Безумно счастливая и ещё не понимающая того, что собственноручно расписалась в невидимом договоре о согласии на свою медленную и мучительную смерть, Фьора радовалась стремительно уходящим килограммам - как радуются дети после совершения удачной проказы. К середине февраля девушка, при её росте один метр шестьдесят семь сантиметров, весила сорок шесть килограмм, но это не заставило её остановиться на достигнутом. Свою мнимую победу Фьора отметила чашкой кофе с тарелкой салата и ментоловой сигаретой. Организм Фьоры великой радости своей хозяйки от быстрого похудения далеко не разделял, умоляя её прекратить все эти изуверства над ним. Он отвечал ей сухостью и бледностью кожи, которая шелушилась, сильными болями в желудке - в который уже очень давно не поступало нормальной пищи, потому что к таковой нельзя причислить съеденное один раз в сутки яблоко или салат. Ногти Фьоры от недостатка витаминов в организме ломались и слоились. Роскошные густые чёрные волосы становились ломкими и большими клоками оставались на расчёске девушки, когда она каждое утро приводила себя в порядок перед тем, как идти в колледж. Но юная синьорина Бельтрами не видела в этом такой большой трагедии, поскольку считала, что волос у неё и так больше, чем нужно. Хотя из остававшихся на расчёске волос можно было сделать шиньон. Франческо Бельтрами догадывался о том, что с его дочерью творится нечто странное, что его пугало, но попытки поговорить с