Курьер спрыгнул с повозки и открыл грузовой отсек, начиная выгружать ящики и постоянно оборачиваясь, слыша угрозу в каждом шорохе.
А потом что-то загремело.
Этот звук не напугал курьера, и мужчина лишь отодвинулся в сторону. Две глиняные руки схватили коробки, которые уже были выгружены, и понесли их куда-то во мрак.
Процесс продолжался недолго. Вскоре, голем, потрепанный, как самый старый и матерый голубь в стае, скрылся где-то во мраке, а за ним юркнул и курьер, умело обращаясь невидимкой во мраке ночи.
И уже потом земля задрожала от глухих шагов глиняного гиганта, которые доносились словно откуда-то из-под улицы.
А лицо Магната на коробках улыбалось мраку…
Синий и эфемерный клубок ночи медленно, но верно разматывался. Уцепившись за его несуществующую нить, можно было бы прийти туда, не знаю куда. Радовал факт, что можно было прийти хоть куда-то, а не топтаться на месте.
Инфион шарахнулся в сторону, после чего задел что-то ногой и приземлился на мокрую от легко дождя и тумана брусчатку. Морда каменного дракона, напугавшая волшебника, назойливо смотрела с крыши, а из пасти не такого уж чудовищного чудовища капала вода.
— Что это за морда! — опешил Инфион, заставляя себя встать. Но организм работника Бурта пытался разубедить сознание — зачем вставать, когда можно несколько минут полежать? И организму было абсолютно неважно, где расположиться — сырые камни казались ничем не хуже теплой постели. А если подключить воображение, то можно действительно почувствовать себя в кроватке, правда незначительно мокрой. Но не от того, от чего матрац обычно промокает…
— Морда как морда… — протянула Лолли. — И что ты вообще так перепугался?
— Я, если ты не заметила, шел прямо перед тобой и первым увидел эту штуку, — волшебник наконец-то встал, но с огромной аккуратностью, чтобы не поскользнуться еще раз. — Кто вообще придумал лепить драконьи морды на крыши? Даже не просто морды, а большие драконьи морды!
— Может вместо того, чтобы возмущаться, просто расскажешь нам, куда идешь?
— А? А. — двух звуков было достаточно, чтобы передать весь мыслительный процесс, который кипел, как молоко, вот-вот готовое убежать. — Я просто ориентируюсь по свету. По фонарям, в особенности.
— Чего?! — работница Борделя всплеснула руками. — То есть ты не знаешь, куда идешь?!
— Конечно, не знаю. Я здесь впервые, как и ты, как и Ромио.
— И ты ориентируешься по фонарям?
— Я ориентируюсь по свету, это две разные вещи, — важно поправил собеседницу Инфион. — Он приведет нас к какому-нибудь горящему окну, а если окно светится — значит люди не спят, и это хоть какая-то возможность переночевать где-то.
Лолли замерла с открытым ртом. Она хотела было что-то возразить, но то самое слово, которое не воробей, все-таки оказалось воробьем, решившим остаться в своей клетке. И правильно сделало.
Инфион очень аккуратно, шаркая ногами по недавно помытой природой брусчатке, пошлепал вперед. Жаль, что природа не ставит таблички «Осторожно! Скользко!!!» в конце каждого дождика.
Ноги иногда проваливались в небольшие лужицы, разбивая отражение скрытого туманом неба. После такой встречи ступням становилось не очень приятно, но вода, хотя бы, была не ледяной. Инфион словно плыл в тумане — даже делал характерные движения руками, чтобы хоть как-то прорваться сквозь эти джунгли.
Несмотря на плохую видимость, волшебник все же разглядел каменного дракона полностью. Тот грациозно и по-хозяйски сидел на крыше дома, сложив крылья и свесив вниз хвост. Складывалось ощущение, будто-то когда-то эта рептилия просто присела отдохнуть на ближайшую крышу, но забыла взлететь до рассвета и, как многие тролли из сказок, обратилась в камень волей солнечного света.
Но все было куда проще — это была обычная скульптура. Ведь если дракон превращается в шикарную статую лишь завидев утренние лучики, то это какой-то неправильный дракон.
Инфион находился в Сердце Мира меньше часа, но его уже начинала терзать некая ностальгия по солнечному Златногорску, в котором не было дурацких драконов на крышах, а туманы были тоненькими и наводняли город лишь ранним-ранним утром. И чувство это не раскрывало себя полностью, оно замерло в стадии бутона, постепенно покалывало душу. Оно было похуже любой самой страшной адской муки — будь то варка в котле (притом варили там точно не суп), или, например, бесконечные пытки демонов. Одна, собственно, несуществующая, душевная игла порой приносит страданий больше, чем стая разгневанных бесов с острыми, только недавно заточенным трезубцами и довольными ухмылками.