Филиппины — оживленный морской перекресток, на котором в течение многих столетий останавливались суда со всего света. В портовых тавернах у продавцов шелков и пряностей оседали монеты разных земель и стран. Но не только нумизмата тянет в музей. Интересный материал ожидает здесь историка.
Католическая церковь создала на Филиппинах специальный фонд, из которого финансировала деятельность испанских купцов и предпринимателей за рубежом, гальонную торговлю и перевозки товаров, а также давала ссуды под проценты. Колониальной администрации отпускались средства для посылки карательных отрядов в «беспокойные районы страны». Только в 1851 году на архипелаге (но не для коренных жителей архипелага) появился современный банк «Банко Эспаниол-Филипино», от которого ведет родословную нынешний «Бэнк оф Филиппин айлэндс». Затем сюда проник английский капитал, и, наконец, на штыках американских колониальных войск торжественно въехал банкир из-за океана в лице нью-йоркского «Фёрст нэшнл сити бэнк». У последних пришельцев была стальная хватка. С провозглашением политической независимости оставалась финансовая зависимость от США. Даже после того как Манила добилась права выпускать собственные деньги, американские банки еще долго не позволяли филиппинскому песо снять «рубашку», скопированную с доллара. Если стенд с этими деньгами экскурсовод показывает, не скрывая чувства досады, то у другого он буквально сияет от гордости.
— Говорят, что деньги не пахнут, — улыбается он. — Но это не всегда так. Любой филиппинский патриот чувствует запах партизанских костров, порох ружей и самодельных пушек, когда смотрит на эти деньги. Выпущенные партизанами, они имели хождение в освобожденных ими неоккупированных зонах. Перед вами самодельные самописные банкноты; некоторые отпечатаны на пишущей машинке. Японские оккупационные власти выпускали «деньги для завоеванных территорий». Но когда это было возможно, филиппинцы предпочитали свои. Пусть невзрачные, пусть хрупкие, но свои. Это была одна из форм борьбы с захватчиками.
Молодой ученый, сотрудник музея Доминго Аркос, показывая нам сокровища — бумажные, из благородных и неблагородных металлов, — указывает еще на одну весьма важную роль экспозиции. Подведя нас к стенду, где собраны станки, кисточки, бумага, штампы и тому подобное — все, что конфисковано у фальшивомонетчиков, он сказал:
— В условиях, когда журналисты, писатели, вообще популяризаторы денег (а точнее, те, кто прославляет их обладателей), авторы захватывающих биографий миллионеров наделяют золото, чековые книжки какими-то могущественными, сверхъестественными силами, часто неподвластными человеку, очень важно показать истинное лицо монеты, не одну или обе ее стороны, а еще и другие, невидимые. Отпечатанные на этом станке, деньги на какое-то время могли дать человеку доступ к могуществу, власти, удовольствиям. Но ненадолго: ведь деньги фальшивые. А разве работорговец честным путем сколачивал состояние? Разве чисты деньги главы мафии или иностранного предпринимателя, скупающего по дешевке филиппинские бананы или эксплуатировавшего в увеселительных заведениях американского острова Гуам девушек, завербованных на Филиппинах? Нет, здесь всемогущи не деньги — система, которая, как и фальшивомонетчику, помогает делать их… Но удивительное дело, — продолжал собеседник, — порой сами богачи как огня боятся денег. Видите, монета? Испанская. Огромную их партию отчеканили для Филиппин в тысяча восемьсот двадцать пятом году, одновременно запретив ввозить, принимать и менять деньги из Латинской Америки. Дело в том, напоминает в своем труде филиппинский ученый Бен Алкантара, что во многих латиноамериканских странах вспыхнули восстания против испанского господства. Кое-где были отчеканены монеты с революционными лозунгами. Разве мог Мадрид позволить их хождение на Филиппинах!
Что погубило голландское судно «Вергулде Драек», неизвестно. То ли внезапно налетевший шторм, то ли рифы. Но, может быть, и алчность хозяев, высказывает предположение гид, ссылаясь на исследования ученых. Наверное, это так. Ведь хозяева запрещали задерживаться в портах, даже если судно нуждалось в ремонте, а люди — в отдыхе.
ЕСЛИ БОЙ ЧЕСТНЫЙ…
«Взвешивание с 7 до 11 утра» — ярким пятном это объявление выделялось среди многих других, висящих у входа в довольно неказистое одноэтажное здание. Знаток манильской жизни посоветовал: «Если хотите все увидеть, все прочувствовать, приезжайте пораньше. Петушиные бои стоят этого».
Не было и шести. Нас встретил густой запах жареной свинины: туши разного размера, насаженные на двухметровые жерди, медленно вращались над тлеющими углями. Тут же вокруг «петушиной ямы» (так по-старому называют помещение для состязаний) хлопотали кулинары, продавцы напитков, разносчики газет, гадалки, фотографы, шныряли «маклеры», советовавшие, на кого лучше поставить. Однако самыми заметными и важными были люди с петухами под мышкой. Им первым торговцы предлагали яства и товары, им уступали дорогу, награждали взглядами, полными почтения и зависти. Они заслужили этого, потому что путь к заветной арене долгий, сложный и не дешевый. Попробуйте угадать в обыкновенном пернатом с обыкновенными шпорами кандидата в гладиаторы, способного вынести все тяжести предстоящего испытания. Хорошо, если кандидат имеет зафиксированную письменно, на худой конец устно, родословную, из которой следует, что его предки были голубых кровей, то есть смелыми, выносливыми, изобретательными, красивыми и умными. Жизнь бойца «петушиной ямы» можно сравнить с жизнью будущего участника Олимпийских игр. Физическое закаливание, тренировки для укрепления ног, крыльев, шеи, учебные бои с дворовыми петухами и с начинающими профессионалами, наконец, овладение мастерством пользоваться острыми как бритва стальными кинжалами длиной от пяти до восьми сантиметров, которые прикрепляются к ногам и которые должны принести смерть будущему сопернику, а ему — победу.
У Бенжамина Сетеаса, бывшего мэра городка Брукс-поинт (остров Палаван), одиннадцать петухов. Все они ладные, поджарые, самоуверенные.
— Два года минимум требуется для того, чтобы воспитать настоящего бойца, — рассказывал г-н Сетеас, — разработана целая система питания, отработки и овладения приемами боя, развития бойцовых качеств. У любителей этого вида состязаний огромный опыт. Он копился столетиями. Распространено мнение, что петушиные бои появились на Филиппинах вместе с испанцами. Однако я, как и другие мои соотечественники, в том числе наш писатель Ник Хоакин, считаем, основываясь, конечно, на результатах исследований историков, что и до испанцев жители архипелага развлекали себя петушиными боями.
…Но вот близится час состязаний. Их участники взвешены. Нормы определяются в пределах 1800–2400 граммов. Отклонение от каждой весовой категории — плюс-минус сорок граммов. В самый последний момент проверяется стальное оружие. Зал затихает. На арену, отгороженную железной сеткой, выходят в сопровождении судей хозяева петухов. Не сразу они выпускают из рук своих питомцев. Сначала поднимают их воинственный дух, дразня видом соперника. Наконец, можно начинать. Бойцов опускают на землю. Секунд двадцать петухи ходят, держа в поле зрения противника, потом, уставившись друг на друга, одновременно опускают голову к земле, поднимают, опускают… И раз! Взметнулись! Именно в этот момент понимаешь, что петух — птица. В борьбе он почти не касается земли. Наверное, ему подсказывает инстинкт, что самый верный, смертельный удар прикрепленным кинжалом наносится именно в воздухе. Раунд в зависимости от договоренности длится четыре-пять минут. Иногда, если результат неясен, то есть оба бойца живы, дается дополнительное время, до десяти минут, но уже в другом помещении. В считанные минуты страсти среди зрителей разгораются до предела. Равнодушных нет. Люди неистово размахивают руками, вскакивают с мест, кричат громче, чем на футболе. Вот сверкнуло лезвие, и один из красавцев рухнул на землю. Другой, дрожа от возбуждения, не теряя бдительности, ждет подтверждения своей победы. Оно приходит в виде хозяина, на лице которого сияет счастливая улыбка.