Тарн постаралась сосредоточиться на телятине под великолепным соусом, но, к своему удивлению, обнаружила, что время от времени бросает на Каза взгляды из-под полуопущенных ресниц. Какими бы ни были ее истинные чувства, она не могла не признать, что реагирует на него. На его губы, руки, улыбку, мелькающую в глазах…
Но все это было под запретом.
Они беседовали. В любой другой ситуации это был бы обычный обмен мнениями о книгах, музыке, театре. Однако Тарн казалось, что она идет по минному полю.
«Не будь параноиком, — уговаривала она себя. — Разве это тайна за семью печатями, что ты предпочитаешь Баха Генделю, а Моцарта — им обоим и что твоя любимая шекспировская пьеса — «Много шума из ничего»? Во имя неба, успокойся. Твой успех превысил самые смелые надежды. Так воспользуйся им».
Каз поднял бокал:
— Я хочу предложить тост. Поскольку «за нас» звучит немного нарочито на этом этапе, я предлагаю выпить за здоровье вашего больного и его скорейшее выздоровление.
Ее рука дрогнула, несколько капель вина упало на юбку.
— Что вы имеете в виду? — спросила она хрипло.
Он удивился:
— Мне говорили, что вы вернулись в Лондон, так как кто-то из ваших родных заболел. Или Роб Веллингтон неправильно вас понял?
— Все так. — Тарн глубоко вздохнула и заставила себя улыбнуться. — Я не предполагала, что он поставит вас в известность.
— Роб считает, что вы можете оказаться очень ценным сотрудником, и боится, что мы лишимся вас. — Каз помолчал. — Вероятно, вы собираетесь вернуться в Штаты, когда все успокоится.
— Да, — ответила она. — Но это будет не скоро. Выздоровление идет слишком медленно.
— Это ваш близкий родственник?
— Не очень. — Она спокойно встретила его взгляд. — Это моя… кузина. Но у нее никого нет, кроме меня.
Это была почти правда — тетя Хейзел пока бесполезна.
— Мне очень жаль, — сказал Каз. — Вам, вероятно, приходится нелегко.
— Да, сначала было так, — ответила Тарн. И мысленно добавила: «Как ты смеешь говорить, что тебе жаль, если именно ты виноват в том, что случилось?» — Но я надеюсь, что худшее уже позади. Вы были правы насчет телятины, — весело заметила она, переводя разговор на другую тему. — Просто сказка.
— Значит, вы рискнете пообедать со мной еще раз?
О боже, из огня да в полымя!
Обдумывая ответ, Тарн отпила вина. Как вкусно!
— Не думаю, что это стоит делать. — Она позволила себе слегка пожать плечами.
— По вышеизложенной причине?
— Конечно.
— А не потому, что я физически вам неприятен?
Тарн откинулась на спинку кресла:
— Ну вот, теперь вы надо мной смеетесь.
— Ничуть. Я просто стараюсь выяснить важную для себя вещь. Итак?
— Возможно, нет, — тихо проговорила Тарн.
Она осознала, что Каз не просто намекает на чувственное удовольствие, а предлагает его как нечто неизбежное.
Слишком трудное предложение для такой неопытной женщины, как она.
О боже, что она делает? Может, она сошла с ума? Ведь ей известно, что он не выполнит ни одно обещание.
«Эви, Эви! — мысленно воскликнула Тарн. — Если он так же обращался с тобой, неудивительно, что ты упала в его объятия. Он способен заставить кого угодно поверить чему угодно».
Но она напомнила себе, что ей реальная опасность не грозит, ибо перед ее глазами стоит образ Эви в больничной палате. Стройное тело превратилось в скелет, когда-то хорошенькое личико осунулось. Этот образ служил ей лучшей броней в битве с мужчиной, который сейчас смотрит на нее.
— Мне всегда говорили, что молчание — знак согласия, — заметил он. — Но в случае с вами требуется подтверждение. Ну?
Тарн заставила себя собраться и посмотрела ему прямо в глаза:
— Что я могу ответить? Мы едва знаем друг друга.
— Странно. Мне показалось, что я мгновенно узнал вас, и думал, что вы испытываете то же самое. — Он покачал головой. — Раньше со мной такого никогда не случалось. Честно говоря, я в общем-то не ожидал и не желал этого. — Каз усмехнулся. — Вы, Тарн Десмонд, еще одна проблема в моей и без того полной проблем жизни.
— Думаю, да, — ответила она, не удержавшись. И мысленно назвала себя идиоткой.
Впрочем, личная жизнь Каза — не тайна за семью печатями. Интернет полон его фотографиями в обществе эффектных женщин. За одним исключением…
В его ответной улыбке смешались юмор и удовольствие.
— Значит, вы интересовались мной? Это обнадеживает.
— Профессионально, — поспешила уточнить она. — Мне хочется знать, на кого я работаю.
— Кстати, о вашей недоверчивости. Вы же поверили Филиппу Хансону. Почему?
— Минутная слабость, — ответила Тарн после очень короткой паузы. Она уже забыла ту выдумку. — Он был очень убедителен.
— Вероятно. — Каз скривил губы. — Вы своеобразно оделись в тот вечер, и ради кого? Ради человека, которого едва знали. Разумно ли это?
— Я одевалась не для него, — возразила она. — Я хотела произвести впечатление на тех, кто был на приеме.
— Вы преуспели, — сообщил Каз. И нахмурился. — Но я по-прежнему не понимаю, почему он направил вас к нам. Не думайте, что я жалуюсь. Но для меня это загадка. Вы не пытались разыскать его?
Тарн пожала плечами:
— Это было бы затруднительно. И теперь я отношусь к его поступку как к глупому розыгрышу.
— Если так, розыгрыш оказался удачным. Мы оба должны быть благодарны Филиппу.
— Оба? — Она удивленно подняла брови. — Думаю, это я должна быть благодарна ему. Как и женщине, которая родила ребенка и освободила для меня место, пусть временно.
— Это становится похоже на церемонию вручения «Оскара», — съязвил Каз. — Еще минута, и вы начнете благодарить родителей за то, что они произвели вас на свет.
Если бы она их знала… Если бы они не бросили ее… Если бы о ней не заботились чужие люди…
Вслух она поинтересовалась:
— Что в этом плохого?
— Ничего, — согласился он. — Просто благодарить его должен я.
Тарн отвернулась.
— Если это очередная шутка, — бросила она, — давайте прекратим все здесь и сейчас.
— Это только начало, — заверил ее Каз. — Но, я вижу, будет трудно доказать вам, что я говорю серьезно.
В этот момент подошел официант, чтобы забрать пустые тарелки, и предложил выбрать десерты, чем обеспечил Тарн передышку, в которой она нуждалась.
Странно. На самом деле ей хотелось одного: вылить остатки дорогого вина Казу на голову, назвать его бесчувственным обманщиком и выскочить вон.
Но это доставило бы ей лишь минутное удовольствие. А Каз посмеялся бы над выходкой капризной женщины, и все, кто был в ресторане, сочувствовали бы ему.
А она хотела, чтобы ему было так же больно, как Эви.
«Так и будет, — мысленно поклялась она. — Я этого добьюсь».
— Скажите, — спросил он, когда десерт был заказан, — есть ли в Нью-Йорке кто-то, к кому вы хотите вернуться?
— Почему вас это интересует? — Она отпила еще глоток вина.
— Потому что я должен знать, с чем мне предстоит бороться. Смущает ли вас служебная иерархия, или есть еще что-то или кто-то?
— Никого, — призналась Тарн. — Уже никого.
Это была чистая правда. Ховард очень некрасиво повел себя, когда она сообщила, что не сможет поехать во Флориду.
— Из того, что ты рассказала мне про эту Эви, следует, что она просто дура, — заявил он. — И ты тоже, если собираешься решать ее проблемы. Я очень многое связывал с этой поездкой, Тарн, а ты все испортила. И почему? — Ховард повысил голос настолько, что люди за соседними столиками стали оглядываться на них. — Потому что дружок твоей сестрицы подставил ее. А как насчет того, что ты подставляешь меня? И что я теперь скажу Джиму и Розмари?
Он опустошил свой стакан и ушел, предоставив Тарн оплачивать счет. Она не хотела, чтобы они расстались врагами, и позвонила Ховарду, но попала на автоответчик. Больше он ей не звонил. Так что этот эпизод ее жизни явно остался в прошлом.