И вот здесь Ингвар решил вмешаться. Не сказать чтобы это был идеальный момент. Он рассчитывал на что-то более… ироничное.
Но вот с детства ненавидел он, когда ему приписывали чужие слова, ибо случалось это до отвращения часто.
— Необходимо, это верно, — громко сказал он, — Но только я вам об этом не говорил!
Выйдя из-за угла, он стремительным шагом направился к говорящим. Взгляды всех присутствующих, как Бернара и его собеседников, так и случайных зевак, обратились к нему.
Хорошо. Чем больше аудитория, тем сложнее скрыть предъявленные доказательства.
— Возможно, я не вполне точно передал ваши слова, кесер Ингвар. Прошу меня простить.
Слова предстоятеля эормингской Церкви звучали безукоризненно вежливо, но на целых две секунды на его лице отразилось ошеломление и отчаянные метания. Он не ожидал его появления.
Не ожидал, что он еще жив.
Удивлен был и Эсквин, но кажется, все-таки не настолько.
— Племянник, мне не доложили, что ты прибыл во дворец.
— О, я пробрался иным путем, — пояснил Ингвар, — Как раз для того, чтобы всех удивить. И вижу, что прибыл я как раз вовремя, чтобы опровергнуть ваши слова.
— Помилуйте, кесер, — развел руками Иммед, — Зачем бы вам их опровергать? Неужто в словах о необходимости расследования есть что-то порочащее вас?
— Меня?
Ингвар приподнял бровь.
— О, нет, совсем нет. Я склонен полагать, что единственный, кого может опорочить ложь, это тот, кто её произносит.
— Племянник! — предостерегающе строгим тоном сказал Эсквин, — Следи за тем, что и кому ты говоришь. Подобные обвинения неприемлемы.
В ответ на это Ингвар осклабился. Это была как раз та самая улыбка, что в сочетании с потусторонним сиянием глаз заставляла многих неосознанно отступать назад.
— Я не обвиняю, дядя. ПОКА не обвиняю. Пока что я лишь констатирую факт. С того момента, когда пал от моей руки демон-нетопырь, я сказал отцу Бернару лишь четыре фразы. Все четыре — в вашем присутствии. Вы можете вспомнить, что это были за фразы?
Впрочем, к тому моменту священник уже справился с удивлением, и весь вид его отражал лишь смирение и благочестивую отрешенность.
— В общих чертах, — признал Эсквин, — Но если даже там не звучало этих слов, это не дает тебе права проявлять неуважение к главе Церкви. Боюсь, что слава победителя демона слишком вскружила тебе голову, племянник.
— Полагаю, мне вскружило голову нечто иное, — не согласился Ингвар.
Он промедлил, якобы делая паузу перед пояснением, — а на самом деле дожидаясь недостающих участников представления. Толпа вокруг становилась все гуще и плотнее, но особого гостя не могли не пропустить.
— Что здесь происходит? Из-за чего ссора?
Король Этельберт подошел стремительным шагом, сопровождаемый Вин’Эддифом и вдовствующей королевой. Как раз очень удачно. Все в сборе.
— А, вот и ты, брат. Я как раз ждал тебя. Дорогая мачеха, на этот раз я рад видеть и вас. В вашем присутствии я хотел бы задать вопрос святому отцу.
Жестом фокусника Ингвар извлек из рукава старый отрез когда-то красной ткани.
— Вы знаете, что это за вещь?
Отец Бернар нахмурился.
— Это фрагмент одеяния Святого Эормуна. Отданный мною вашей супруге ради того, чтобы она своим светом озаряла путь вашей душе. Насколько могу судить, вам известно об этом не хуже, чем мне.
Ингвар укоризненно цокнул языком.
— Эх, отец Бернар, отец Бернар. К столь драгоценной вещи вы могли бы присматриваться тщательнее. Вот тот фрагмент, что вы подарили Линетте.
Из того же рукава он извлек маленький кусочек обгоревшей ткани.
И толпа взорвалась гулом возмущения.
— Что это значит? — воскликнул отец Бернар, впервые за долгое время демонстрируя видимый гнев, — Вы осмелились осквернить святую реликвию Эормуна?!
— Объяснись, брат, — поддержал его Этельберт.
Ингвар широко улыбнулся, оглядываясь вокруг и убеждаясь, что завладел вниманием аудитории.
— Большой вопрос, святой отец, какая из реликвий осквернена сильнее. Та, что пострадала от огня… Или та, которая как раз уцелела. Потому что второй фрагмент покрова Эормуна я забрал у недостойного рыцаря, подосланного в мое поместье, чтобы убить меня.
Он больше не улыбался. Взгляд его, холодный и жесткий, был нацелен на священника, как острие стрелы, и адово пламя разгоралось в глазах все ярче.
Пламя, что казалось, готов было испепелить обидчика на месте.
— И вот теперь я вас обвиняю. Это вы отдали ему реликвию. Вы подослали его ко мне, чтобы убить меня и моей смертью развязать войну.