Ольга же вообще перестала что-либо соображать, пусть где-то на задворках сознания здравый смысл кричал, что это неправильно, слишком по-животному, слишком яростно. От сдержанности и самообладания Островского, казалось, ничего не осталось, а на его месте появился совершенно другой, дикий и необузданный человек. Но то, что он делал, ей нравилось, даже очень нравилось.
«Извращенка», – подумала Ольга, и почему-то эта мысль разорвала клубок напряжения в груди.
А когда Роман дернул низ платья вверх, поняла, что низ живота даже болит от понимания того, что случится дальше, а его рука в волосах добавляет всему некой пикантности и яркости ощущений.
Нетерпение Островского достигло пика, когда он почувствовал, что Ольга расслабилась, быстро приспустил штаны, подцепил одним пальцем кружевную ткань ее белья, отодвинув в сторону, и резко толкнулся вперед, перехватив ее тело под животом. Пожалуй, слишком резко, потому что почувствовал, как Ольга вновь вся сжалась и слабо охнула, но сдерживать себя он уже не мог, оказавшись внутри нее.
Этот толчок был болезненным, да и все последующие смешивались в дикий коктейль боли и удовольствия. «Еще и мазохистка», – добавила эпитет в свою копилку. Хотелось орать, стонать, но к такому проявлению эмоций Ольга не привыкла, поэтому сдерживала свои крики, чувствуя, что вот-вот разорвется от переполнявших ее ощущений. Ногти готовы были проделать дыру в стене, а пальцы ног непроизвольно поджимались.
С каждой секундой Роман все сильнее тянул ее за волосы, явно не контролируя себя в порыве страсти. Его злило ее молчание, хотя он чувствовал ее и знал, как ей хорошо. Если голос Ольга могла контролировать, то тело, которое говорило о многом, нет. И когда она вздрогнула, а потом просто обмякла, Островский все понял. Он и сам был близок к подкатывающему оргазму, который уже пару раз сдерживал, уменьшая темп. Последнее движение, хоть и не хотелось покидать ее тело, и через секунду он уже в ванной, благо, что она была прямо за спиной.
Ольга дрожащими руками обтянула платье и на неслушающихся ногах вернулась в кухню. Табуретка стала спасательным кругом – казалось, еще шаг и упадет без сил. Роман появился почти следом за ней, заметив, как она нервно закуривает. Молча налил воды, сделал два больших глотка и спросил:
- Ты останешься или домой поедешь?
Спросил таким тоном, каким спрашивают «ты будешь чай или кофе», ровным, будничным. Ольга посмотрела на него с удивлением, недоумением – перед ней стоял тот же сдержанный непробиваемый гений пера, как будто не он пять минут назад трахал ее так, что искры из глаз летели.
- Мы перешли на «ты»? – спросила она.
«Боже, дура, что ты несешь», – подумала через мгновение.
- Мне показалось, что да, – спокойно отреагировал Роман.
А Ольга впервые после секса не знала, что сказать и как себя вести.
Почувствовав, что ноги вроде бы готовы удержать вес тела, она встала и подошла к окну. Оперлась руками на подоконник и подставила лицо легкому ветру в надежде, что он хоть немного остудит голову и приведет мысли в порядок. Ольга слышала, как шуршит пакет, так и оставленный Островским неразобранным на полу. Хлопок холодильника, второй. Молчание затягивалось...
Услышала, как несколько раз стукнули дверцы кухонных шкафчиков, потом еще какие-то едва различимые звуки. Ольга не понимала, почему она так и продолжает стоять, уставившись в окно, а не едет домой...
Звук жидкости, наливаемой из бутылки, и через пару секунд – нет, не услышала, – просто поняла, что Роман стоит очень близко за ее спиной. Сразу же напряглась, вспомнив, как закончилась предыдущая ситуация, когда он оказался сзади, и почувствовала, что начали гореть щеки, повернулась, стараясь не встречаться с ним взглядом, и увидела у него в руках две чашки.
- Выпей, – слегка улыбнулся.
Ольга взяла одну чашку, стараясь не прикасаться к его пальцам, и принюхалась.
- Это вино, – сказал Островский и сделал глоток. – Бокалов не нашел.
- Вы... ты хочешь меня напоить? – нервно усмехнулась Ольга.
- А смысл? – вроде бы удивился Роман, отметив, как она залилась краской и старается избегать его взгляда еще больше. Нельзя сказать, что он всегда так общался с женщинами, но сейчас даже сам немного растерялся, хоть и не показывал этого. Он-то думал, что Ольга залепит ему пощечину, назвав козлом, с едва сдерживаемыми слезами сбежит, в истерике набирая номер Самойлова, и скажет, что с сексуально озабоченными писателями работать не собирается. Или того хуже решит, что теперь он ей что-то должен, и будет жеманно кокетничать, намекая всем своим видом – мы теперь пара. Островский уже и сам пожалел, что так сорвался, поэтому и обдумал всевозможные линии ее поведения.