Ты думаешь, что я преувеличиваю. Ни в коей мере. Ты когда-нибудь замечал, сколько фильмов изображают беременность паразитированием, тайной колонизацией? «Ребенок Розмари» был только началом. В «Чужом» отвратительный космический пришелец выдирается из живота Джона Херта. В «Мутантах» женщина рожает двухфутовую личинку. Позже пучеглазые космические пришельцы, с кровью вырывающиеся из человеческих тел, стали сквозной темой «Секретных материалов». В ужастиках и фантастических фильмах тело хозяина поглощается или арендуется, низводится до скорлупы, чтобы кошмарное существо смогло выжить в его оболочке.
Прости, но не я создавала эти кинофильмы, и любая женщина со сгнившими зубами, истонченными костями и растянувшейся Кожей знает уничижительную цену девятимесячного вынашивания нахлебника. Документальные фильмы о самке лосося, борющейся с течением, чтобы отложить икринки и погибнуть — подернутые пленкой глаза, опадающая чешуя, — приводят меня в ярость. Все то время, что я была беременна Кевином, я боролась с самой идеей Кевина, с убеждением, что я понизила себя в должности, превратилась из водителя в автомобиль, из домовладелицы в дом.
Физически мое существование оказалось более легким, чем я ожидала. Самым большим оскорблением первого триместра была намечающаяся рыхлая полнота, которую легко было списать на любовь к батончикам «Марс». Мое лицо округлилось, смягчив острые углы, стало выглядеть моложе, как у девушки, но казалось мне глуповатым.
Не знаю, почему я так долго не замечала твоей уверенности в том, что ребенок будет носить твою фамилию, и даже на имени мы с тобой не сходились. Ты предлагал Леонарда или Питера. Когда я противопоставляла Энджина, или Карапета, или Селима, в честь моего дедушки по отцовской линии, на твоем лице появлялось то терпеливое выражение, с каким я рассматривала кукол «Детишки Капустная грядка», которых мне подсовывали дочки Брайана. Наконец ты сказал:
— Ты же не всерьез предлагаешь назвать моего сына Гарабет Пласкетт?
— Н-н-нет, — сказала я. — Карапет Качадурян. Так звучит лучше.
— Это звучит как ребенок, не имеющий ко мне никакого отношения.
— Забавно, но я точно так же воспринимаю Питера Пласкетта.
Мы сидели в «Бич-Хаус», очаровательном маленьком баре за углом, на Бич-стрит, боюсь, уже не существующем. Я пила апельсиновый сок, хотя там подавали чили в очень маленьких мисочках.
Ты побарабанил пальцами по столешнице.
— Можем мы хотя бы исключить Пласкетт-Качадурян? Потому что, как только американцы иностранного происхождения начинают заключать браки, фамилии отпрысков становятся слишком длинными. И поскольку кто-то все равно проиграет, проще всего придерживаться традиции.
— Согласно традиции, в некоторых штатах женщины не имели права владеть собственностью до семидесятых. По традиции, на Среднем Востоке мы ходим в черных мешках, и, по традиции, в Африке нам вырезают клиторы, как кусок хряща...
Ты заткнул мне рот маисовым хлебом.
— Хватит лекций, малышка. Мы говорим не о женском обрезании, а о фамилии нашего ребенка.
— Мужчины всегда давали детям свою фамилию, хотя не выполняли никакой работы. — Из моего рта посыпались хлебные крошки. — Пришло время поменяться местами.
— Почему начинать с меня? Господи, это ты считаешь американских мужчин женоподобными. Это ты жалуешься, что все они слезливые педерасты, обожающие пирожные.
Я сложила руки на груди и пустила в ход тяжелую артиллерию:
— Мой отец родился в концентрационном лагере Дер-эз-Зор. В концлагерях царили болезни, и армянам не хватало ни еды, ни воды. Просто удивительно, что младенец выжил, потому что три его брата умерли. Его отец, Селим, был расстрелян. Две трети огромной семьи моей матери, Серафяны, были так аккуратно уничтожены, что не осталось даже их историй. Мне очень жаль диктаторствовать. Однако англосаксы едва ли являются вымирающим видом. Франклин, моих предков истребляли систематически, и никто об этом никогда не говорит!
— Полтора миллиона человек! — прервал ты, отчаянно жестикулируя. — То, что младотурки сделали с армянами в 1915-м, подало Гитлеру идею холокоста, ты это понимаешь?
Я свирепо посмотрела на тебя.
— Ева, у твоего брата двое детей. Только в США живет миллион армян. Никто не собирается вымирать.