— Обливиэйт!
Заклинание с силой врезается в Гермиону.
***
Воспоминания после этого похожи на сплошную мешанину образов, звуков и ощущений.
В сознании откладываются страх, скорость, вспышки заклинаний, тяжёлое дыхание, ругательства, крики и боль.
Сначала от подвернутой лодыжки и отчаянного бега, и затем… из-за всего остального.
Гермиона вспоминает отрывки, но все они пугающие и болезненные.
И невероятно сумбурные.
Они с Роном быстро оправляются от заклинания и в самом деле пытаются дать отпор сначала Люциусу, а потом и остальным Пожирателям. Она ведь помнит, как они мчатся, уворачиваясь от заклинаний, а значит, им как-то удалось прорваться.
Но после Гермиону встречает темнота, которая быстро сменяется болью.
Боль повсюду.
Боль окружает её, затапливает, проникая через кожу, и вместе с тем идёт изнутри. Гермиона трясётся и слышит ужасающие крики, похожие на предсмертные.
И далеко не сразу понимает, что это — её крики.
Она слышит лязганье металла от кандалов и чьи-то требовательные злые голоса.
Она чувствует холод и влагу то ли от сырости, то ли от слёз, то ли от крови. Она помнит, что крови много.
Видения затягивают её в воронку, наводняют разум, бьются и отступают, почти не давая передышки.
Всю ночь Гермиона пребывает на грани сна и реальности, так и не понимая, что является кошмаром, а что — воспоминанием.
Вот какой-то Пожиратель направляет на неё палочку, но маска растворяется на его лице, и это оказывается Дра… Нет, Люциус Малфой.
А вот его уже сменяет Беллатриса.
Они произносят какие-то заклинания, но Гермиона не слышит ничего, кроме крови, стучащей в ушах, и лязга цепей, на которых она болтается, как безвольная кукла. Она замечает, как шевелятся губы и как изменяются лица от непонятных эмоций, а ещё видит вспышки, которые медленно разгораются на концах палочек и, перелетая по воздуху, врезаются ей в грудь.
И сразу после перед ней появляется Рон с его проницательными голубыми глазами и печальной улыбкой. Он произносит одно слово. Снова и снова, по кругу.
Обливиэйт.
Она не понимает, в какой момент на нём возникают тёмный плащ и серебристая маска, когда меняется его голос, который произносит уже совсем другие слова.
И опять боль, отголоски которой прорываются до неё даже теперь, спустя год.
Гермиона мучается и никак не может очнуться.
Но наконец она вдруг видит, что перед ней другое знакомое лицо — лицо Драко.
И просыпается.
***
Она не смотрит на Драко, когда заходит в камеру и садится за стол.
Гермиона ощущает его взгляд, но сама тянет время.
Она не выспалась и чувствует себя разбитой, голова наливается болью, пульсируя от образов и мыслей, и всё тело охватывает тяжесть. Кажется, будто каждая клетка недовольно вспоминает, через что ей пришлось пройти.
Кроме того, её сердце рвётся на куски.
Гермиона тяжело вздыхает.
— Ну и как твоё мнение обо мне? — вдруг на удивление бодро спрашивает Малфой.
Она наконец непонимающе посматривает на него. Он прищуривает глаза и еле-еле склоняет голову к плечу. Заметив её недоумение, Драко поджимает губы и уточняет:
— Уже изменилось навсегда?
Её глухой выдох похож на всхлип, и Малфой удивлённо приподнимает брови, но Гермиона встряхивает головой и быстро говорит:
— Пока не уверена. Я вспомнила, как мы с Роном уничтожили крестраж.
Он кивает и нетерпеливо вскидывает подбородок.
— И? Это всё?
Резким жестом Гермиона заправляет волосы за уши и сцепляет руки, опуская их на стол. Она выпрямляется, напрягая уставшую спину, и медленно обводит Малфоя взглядом. Она рассматривает его с такой дотошностью, как будто давно не видела.
Но ведь ощущение именно такое.
Два мира в её голове наконец встретились, столкнулись лоб в лоб, создавая провал, из которого теперь Гермиона пытается выбраться.
Его бескровное лицо выглядит хуже, чем когда она пришла впервые. Но глаза… Глаза Драко горят, эмоции сменяются в них одна за другой, он не прячется и ничего не скрывает. Лишь иногда старается сдержаться, чтобы не перегнуть палку.
И Гермионе так грустно видеть его таким.
Всё это время он ждал её, даже не зная, что она сделала ради него.
Она ведь искренне пыталась спасти его. Его жизнь.
Но, попросив Рона наложить Обливиэйт, Гермиона не подумала о том, что без её воспоминаний жизнь Драко всё равно может покатиться в пропасть.
— Ты говорил, что ничего не знал о моей памяти, когда нашёл меня в мэноре, — медленно говорит она и видит, как Малфой мгновенно напрягается. — Но у тебя есть версии, что случилось?
— Я перебрал столько версий в голове, ты бы знала, Грейнджер, — он вздыхает и хмурится. — Ты вспомнила, что произошло?
— Какие варианты у тебя были?
— Ответь на чёртов вопрос без увиливаний, Грейнджер. Не надо играть со мной!..
— Я не играю, — Гермиона вспыхивает. — Я… Послушай, Драко, — она тяжело сглатывает и наконец решается: — Я ведь не владею Окклюменцией.
Ярость в его глазах моментально сходит на нет, и он медленно опускает веки, будто стараясь справиться с нахлынувшей болью.
— Грейнджер, — слабым голосом откликается Драко, но не находит слов, чтобы сказать что-то ещё.
Он понимает её намёк. Понимает, что это значит.
— Мы попали в плен, и наверняка кто-то пытался прочесть наши мысли. Но… тебя не раскрыли, — тихо произносит Гермиона. — Всё это потому, что я стёрла память Рона, а он мою, — она следит за его реакцией и заканчивает почти шёпотом, — по моей же просьбе.
Шипящий звук вырывается из его рта. Драко вновь распахивает глаза, смотря на неё, и его губы мгновение подрагивают, но он тут же стискивает челюсти.
Гермиона несколько раз моргает, отгоняя слёзы, и быстро говорит:
— Ты как-то сказал про цену моей памяти…
Та фраза навсегда отложилась в голове Гермионы, хоть тогда и не было ясно, что на самом деле она значила.
— Два фальшивых галлеона. Ты сказал… Ты сказал именно так. Но на самом деле…
В его глазах отображается понимание, и уголок рта дёргается.
Гермиона, не выдержав, начинает тараторить:
— У меня не было мерила до встречи с тобой. Я всегда ценила свой мозг. Свои мысли, идеи и, само собой, воспоминания. Я никогда не думала, что потеряю их, ведь они были неотъемлемой частью меня. Они были… ценны и важны, — она переводит дыхание, пока сердце делает несколько оглушительных ударов. Драко крепче сжимает челюсти, его губы слегка белеют. Гермиона заканчивает: — Но твоя жизнь была важнее.
— Мерлин, Грейнджер, всё это время… это была ты сама.
— Я не хотела забывать, но я должна была.
Он вздрагивает, как от удара. Его плечи обессиленно опускаются.
— И Уизли сделал это прямо в том трактире?
Гермиона отвечает быстрым кивком.
— Мы поняли, что оказались в ловушке, и… Я рассказывала ему, как применила заклинание к родителям. Ещё раньше, до этого всего. Не думаю, что он слушал особо внимательно, но всё же смог воспроизвести его, когда потребовалось.
— Я удивлён.
Это попытка пошутить, но в голосе Драко нет насмешки, он бесцветный и пустой.
— Ты думал о таком варианте? — осторожно спрашивает Гермиона.
Он шумно вздыхает.
— Я думал, что это возможно. Ну, что это мог быть Уизли. Но я не понимал, какие должны были быть обстоятельства, — Драко на мгновение задумывается. — Я… У меня была версия, что это сделал мой отец.
— Твой отец? — восклицает Гермиона, удивлённо встрепенувшись.
Он украдкой глядит на неё из-под ресниц и опускает взгляд в стол.
— Я думал, что он мог стереть твою память, чтобы защитить меня.
— О, это…
— Я говорил: у меня было много вариантов, — он легко пожимает плечами и задумчиво покусывает щёку, несколько мгновений размышляя о чём-то своём. Гермиона не может не отметить его потрясённый вид. Драко мог думать о чём угодно, но она всё равно удивила его.