Но кроме этого…
Огорчён ли он? Или понимает, что у неё не было другого выхода?
Чувствует ли всю иронию того, что она нарушила своё обещание и не заступилась за него в суде, потому что пыталась спасти?
Гермиона шумно сглатывает, и Драко наконец поднимает голову и полувопросительно протягивает:
— Но ты всё равно до сих пор не помнишь остального.
— Всё, что было после заклинания, пока что смутно, — она поспешно кивает. — Думаю, из-за пыток и из-за того, что я долго пробыла без сознания после произошедшего… Не знаю. Мы, кажется, пытались спастись. У меня был старый сон, как я бегу и пытаюсь аппарировать, но вместо этого падаю. Это ведь воспоминание. Но я без понятия, как мы оказались на улице.
— Вы вырубили моего отца, — подсказывает Драко с призрачной ухмылкой.
Она позволяет себе слегка улыбнуться в ответ, но выходит грустно.
— И это нам не помогло.
— Каким-то чудом вы прорвались через первую линию. Но понаделали много шума. И в Хогсмиде было слишком много Пожирателей, чтобы вы сумели улизнуть. Они настигли вас.
Холод на миг обжигает её изнутри, напоминая о пережитом. Гермиона ёжится, передёрнув плечами, и обнимает себя руками.
— Но ты получил сообщение и знал, что мы уничтожили крестраж.
Драко окидывает её пронзительным взглядом, его ладони на столе вздрагивают. Возможно, он хочет дотронуться до неё, но не может дотянуться. Или не решается.
Он кивает.
— Я сообщил об этом Поттеру, когда мы встретились. Он так и думал, но был не до конца уверен. После мы поняли, что Волдеморт наконец совсем беззащитен.
В горле Гермионы пузырится недоверчивый смешок.
— За исключением армии Пожирателей и стен твоего поместья.
— Остатков армии, — твёрдо поправляет её Драко. — И стен, которые мало стоили без защиты, которую я мог снять.
— И ты сделал это, верно?
Драко снова кивает.
— Ордену нужно было время. После Хогвартса они не могли сразу броситься в новое сражение. Необходимо было собраться с силами, подлатать раненых, перегруппироваться, отдохнуть.
Гермиона не перебивает, ожидая услышать новые детали и простимулировать свою память, но Малфой аккуратно подбирает слова, в общих чертах описывая план, до которого она уже и так догадалась.
— Но никто не хотел ждать слишком долго… Тем более когда дело касалось вас с Уизли. Было решено, что я подам Ордену сигнал, когда сниму защиту, чтобы они аппарировали в поместье. Поттера в его мантии-невидимке я собирался заранее перенести прямо к Тёмному Лорду. Он заявлял, что лично разберётся с ним.
— Именно Гарри должен был сразиться с ним, — подтверждает Гермиона.
— Он так и сказал, чёртов герой, — фыркает Драко. — Задача других членов Ордена была в том, чтобы отвлечь на себя Пожирателей.
— А что насчёт тебя? — мягко спрашивает Гермиона.
Правда, она и так уже знает ответ.
Драко слегка приподнимает брови и вдруг жёстко ухмыляется:
— Меня? — Его глаза сверкают. — Ну, я должен был забрать тебя. Тебя и Уизли.
Комментарий к 24. Двадцать четвёртая глава
Сцена с двойным Обливиэйтом вдохновлена фанфиком «Семь ночей из жизни Драко Малфоя» одного из моих любимых фикрайтеров Yulita_Ran.
========== 25. Двадцать пятая глава ==========
Комментарий к 25. Двадцать пятая глава
Предупреждение: в главе относительно подробно описываются насильственные действия, а также физические и моральные страдания персонажей.
В голове полный беспорядок: Гермионе кажется, что она кого-то убила.
Не Пожирателя, нет.
Она проткнула мечом или обезглавила какую-то девушку. Она помнит это чрезвычайно ясно: видит её худощавую фигуру, слышит отчаянный крик, чувствует кровь на своих руках, о, Мерлин…
Требуется время и усилие, чтобы осознать, что на самом деле она лишь уничтожила портрет.
Крестраж.
Гермиона уничтожила крестраж Волдеморта, и после её захватили в плен, но при этом она всё ещё жива.
Она то приходит в себя, то теряет сознание, но эта мысль не покидает голову, намертво закрепившись там.
Она жива.
Жива же?
Очнувшись в очередной раз, Гермиона чувствует, как щекочет горло, предвосхищая приступ кашля. Мелкая дрожь охватывает грудную клетку. Гермиона пытается сконцентрироваться и дышать размеренно, ровно, но спазм схватывает трахею, наружу вырывается сухой кашель, и боль пронзает с поражающей силой. Каждое движение будто провоцирует удар ножом.
Переводя дыхание, Гермиона пытается совладать с собой и вспоминает пытки.
Она не уверена, когда последний раз с ней в камере был кто-то ещё. Возможно, мучитель только что покинул её, а может, прошли часы.
Но звуки стоят в голове.
Круцио.
Гермиона научилась отличать не только голоса Пожирателей, но и оттенки боли, которые возникали, когда заклинание накладывали разные люди. Тело до сих пор прошибает редкими судорогами.
Она сдала какое-то убежище, в котором не должно было остаться людей, когда они отправились в Хогвартс. Ей необходимо было прервать Пожирателей хоть ненадолго. Но они раскусили её в два счёта и только разозлились пуще прежнего.
Тогда она раскрыла, что Гарри в Хогвартсе, а также рассказала про проход из Выручай-комнаты. Но она не могла ответить им, откуда узнала про крестраж.
Она не помнила.
Из-за повторяющейся жестокой легилименции разум будто раскурочен. Они без конца врывались в её голову, перебирали все воспоминания, но не позволяли коснуться светлых моментов, а лишь вынуждали заново переживать негативные эмоции. Их злоба отравляла мысли. Кроме того, Пожиратели вогнали Гермиону в странное переходное состояние, и теперь ей кажется, что в памяти не хватает каких-то больших кусков.
Она пытается достроить картинку, но это слишком сложно.
Её сознание пустое и израненное, в груди и животе с каждым вздохом нарастает напряжение, ноги онемели. Она практически висит на цепях, а руки заведены высоко над головой. Плечи вывернуты, и суставы ноют.
Вся эта боль.
Она схватывает каждую мышцу, связку и сухожилие, обволакивает их. Она печёт кожу и бьёт по нервам. Все типы неприятных ощущений одновременно.
Но главное, Гермиона совершенно дезориентирована: стены то и дело движутся в её сторону, а пол под ногами покачивается, как лодка на волнах. Ассоциации с океаном заставляют мечтать о том, чтобы наверху сомкнулись воды и потопили навсегда, освобождая от пережитого ужаса.
Но, кажется, вместо этого Гермиона выплывает на свет.
Моргнув, она различает отблески маяка.
Он неожиданно вырастает вдали и быстро приближается, словно она и в самом деле мчится по тёмным просторам; белёсое пятно увеличивается прямо у неё на глазах.
Гермиона думает о скалистом береге и о том, что если не притормозит — её попросту расшибёт о камни.
Не выдержав, она жмурится, и в то же мгновение прямо рядом раздаётся сдавленный мужской голос:
— Мерлин, Гермиона.
Тёплые ладони обхватывают её лицо, большие пальцы гладят щёки. Некто осторожно отводит волосы; они грязные, спутанные, липкие от крови. Пальцы ощупывают шею — и находят пульс.
Слабый, конечно, такой слабый.
Но сердце бьётся, и незнакомец, почувствовав это, выдыхает с таким облегчением, будто умирал, а Гермиона принесла ему лекарство.
Ей так холодно, что если бы нашлись силы, она бы неосознанно качнулась в его сторону, ведомая теплом. Но Гермиона остаётся неподвижна, пока он проводит костяшками пальцев по её губам, смазывая засохшую кровь, а затем, словно опомнившись, применяет очищающее.
Прохлада заклинания, пробежавшая по лицу, заставляет её судорожно вздохнуть.
Свежесть напоминает лёгкий бриз у берега, вновь вызывая мысли об открытой воде, и веки Гермионы сами собой приподнимаются, но в глазах двоится.
Даже в полумраке она различает светлые волосы, линии губ, взгляд, пристально изучающий её, но ощущение, что это два человека склонились над ней. Лица, похожие на призрачные отпечатки, накладываются друг на друга, кожа из-за этого кажется почти прозрачной, но круги под его глазами, наоборот, подчёркнуто тёмные. Гермиона не может разобрать, какие эмоции он испытывает. Незнакомец выглядит одновременно злым, изнеможённым и полным надежды.