Она вздрагивает как от удара.
— И чему мне верить, Малфой? Я уж точно не могу доверять тебе!
Он мгновение глядит на неё с тем же запалом, но затем смягчается.
— Я уже говорил, Грейнджер. — Драко садится обратно и устало откидывается на стуле. — Тебе надо верить себе, своим ощущениям.
— Мои ощущения говорят мне, что ты убил его, — огрызается она.
— Подумай ещё раз. Посмотри на меня. Посмотри. На. Меня.
Она смотрит — и это доставляет непередаваемую боль. Ссутулившись, Гермиона опускает голову.
— Я не могу, Драко. Я не могу даже думать об этом сейчас… Я… Я…
— Успокойся, и мы все обсудим.
— Я не… я не могу.
Она разжимает пальцы, которые стискивали край стола, и отодвигается; стул с шумом скользит по каменной кладке.
«Прости» обжигает кончик её языка, но так и остаётся невысказанным.
Гермиона хотела бы набраться сил и храбрости, чтобы разобраться со всем раз и навсегда. Она всё ещё… всё ещё испытывает к нему так много, что, кажется, грудь и голову может разорвать. Но сам Драко говорил, что она не должна рисковать собой.
А в этот раз она чувствует себя на грани — и впервые боится сорваться.
Ведь Драко Малфой действительно убил Рона Уизли.
И теперь она помнит это.
========== 26. Двадцать шестая глава ==========
Сова прилетает в понедельник.
Шесть дней Гермиона не может набраться решимости, чтобы вернуться. У неё нет сил.
Она не бросает начатое, не отказывается от своих слов и обещаний, не пытается отвернуться и забыть произошедшее. Она уже забыла один раз — достаточно и этого.
Гермиона вернётся, но пока ей нужен перерыв.
Нужно время, чтобы подумать, помолчать, поплакать наедине с собой.
Чтобы принять.
Она надеется достигнуть просветления: понять что-то, о чём не думала раньше; осознать то, чего не замечала.
Оне не знает, как это может случиться, но ждёт.
Однако Драко берёт всё в свои руки — и находит способ связаться с ней.
Она понимает, что это значит.
«У меня есть одно письмо в неделю», — сказал он ей в одну из первых встреч. Письмо, которое весь последний год он отправлял матери, в этот раз было потрачено на неё.
Хотя и письмом это назвать сложно.
Всего лишь записка, небольшая и потрёпанная, будто он нервно теребил её в руках. Она лежит на столе прямо перед ровным рядом пузырьков с мутной серебристой жидкостью. Один стоит отдельно — последнее воспоминание, насчёт которого Гермиона не уверена, что когда-либо покажет кому-то. Тем более она знает, что не станет пересматривать его сама.
Гермиона так и не смогла полностью обдумать случившееся — слишком сильны отголоски боли. И горе от потери при одной мысли о Роне охватывает её с такой силой, что Гермиона теряет способность нормально дышать.
Она понимает, что это неправильно. Понимает, что должна как-то уложить всё в голове. Выстроить наконец чёткую хронологию произошедшего и решить, что делать дальше.
Со всей информацией, что она узнала.
Со всеми событиями, которые пережила.
Со всеми чувствами, что всё ещё бурлят внутри.
И вот эта записка.
Всего пара фраз — но такие, от которых сжимается сердце.
Почерк Драко слегка дрожащий, но она столько раз видела его на всех планах, схемах и списках, которые он отдавал, что узнаёт каждый завиток. Трепет в её животе смешивается с тревогой совсем как в темнице, когда она услышала его голос. Когда он пришёл за ней.
Она должна понять, что на самом деле тогда произошло. Должна услышать его версию событий — даже если это окончательно сломает её.
Гермиона перечитывает слова снова и снова и понимает, что не сможет отвертеться. Не сможет и не захочет.
Записка на столе гласит:
«Когда-то ты обещала, что будешь бороться за меня.
Пожалуйста, приходи в последний раз.
Я покажу тебе всё».
***
Гермиона садится на привычное место, скрестив руки на груди. Это — её попытка выстроить стену и удержать последнюю преграду. Она пока не знает, что её ждёт, но понимает: сегодня необходимо сохранять спокойствие и наконец покончить со всеми слепыми пятнами.
Чего бы это ни стоило.
В этот раз она смотрит на Драко совсем по-другому. Как оказалось, он в самом деле заслужил своё место в Азкабане, но Гермиона всё равно не уверена, что он вписывается. Она обводит его внимательным взглядом и старается увидеть что-то такое, что могла пропустить. Но замечает лишь, что он выглядит хуже: синяки под глазами стали темнее, щеки кажутся впалыми, а волосы грязнее, чем раньше. И это напряжение в его лице — Драко больше не борется с ним, позволяя отравлять черты.
Когда от долгого пронзительного взгляда в глазах начинает печь, Гермиона несколько раз моргает и спрашивает:
— Ты в самом деле покажешь мне?
Она приподнимает одну руку и указывает пальцем на свой висок.
В их вторую встречу в Азкабане он пообещал, что пустит её в свою голову, если потребуется. Тогда сама идея казалась безумной, но ведь Гермиона и не знала, что уже когда-то была там.
Она имела доступ к его мыслям, знала его мнения и догадывалась о чувствах.
И если это не было игрой, возможно, они смогут всё вернуть.
Драко, кивнув, нервно облизывает губы. Его ответ звучит обезоруживающе честно:
— Я не хочу, чтобы ты ненавидела меня, не помня всего.
Гермиона, не справившись с эмоциями, впивается ногтями в собственную руку, лишь бы не выдать реакцию каким-то другим образом.
Он хмурится и не торопится, подбирая слова:
— Так что да, я покажу, — Драко медлит ещё пару секунд, — но сначала я хочу прояснить несколько вещей.
— Малфой, так не пойдёт, — она отвечает, не задумываясь; голос сам собой повышается.
Он проводит языком по зубам, кожа натягивается, острые скулы проступают более отчётливо. Драко прерывисто вздыхает.
— Ты сама задашь вопросы. Ты и так знаешь, что я хочу рассказать.
Гермиона мгновение сердито смотрит на него. Сомнения — так много сомнений, подозрений, домыслов — мешают ей просто поверить ему. Но всё же она великодушна. Ведь она обещала. Гермиона даёт ему шанс — ещё всего один.
Она чувствует, что ей нужно перехватить контроль, но всё же соглашается с его правилами.
Тем более она точно знает, какой вопрос волнует её в первую очередь.
— Это ведь настоящие воспоминания? — спрашивает Гермиона, применяя усилие, чтобы голос не дрожал. — Ты в самом деле убил его?
Снова эти слова, которые беспрепятственно слетают с языка, но вызывают волну отторжения во всём теле. Гермиона чувствует, как желудок судорожно сжимается, а в горле назревает ком.
Она сглатывает, стараясь справиться с ним.
Малфой почти и не размышляет над вопросом, и её первая теория разбивается на осколки, когда он едва заметно кивает.
Вздохнув, Драко говорит:
— Не уверен, что именно ты помнишь, но да. — Глаза темнеют и дёргаются в сторону на какую-то долю секунды, а после вновь останавливаются на Гермионе. — Да, я… сделал это.
Следы в виде полумесяцев на её руке будут глубокими и заметными невооружённым взглядом — с такой силой ногти впиваются в кожу. Гермиона мысленно напоминает себе дышать, но узел в животе всё равно закручивается всё сильнее.
Вопросы…
Глубокий вдох, поспешный выдох.
Он ждёт от неё ещё вопросов.
— Но у тебя была причина? — наконец произносит Гермиона, чувствуя, как неприятно пересохло во рту. — Я имею в виду, кроме страха и… приказа.
Он хмыкает, как будто что-то в её формулировке забавляет его.
— Приказ и был моей причиной.
— Что это значит?
Драко вскидывает брови, тем самым безмолвно предлагая Гермионе самой разгадать эту загадку. А затем отвечает вопросом на вопрос:
— Что именно ты помнишь?
— Только не снова, — рычит она. — Я думала, вопросы задаю я.
— Просто ответь, Грейнджер.
От столкновения взглядов разве что не летят искры. Гермиона шумно выдыхает, по новой знакомя его со своей яростью, но Драко не сдаётся и лишь склоняет голову к плечу. Его лицо невозмутимо.