Зачаровав кинжал мощной магией, Майрон выкововал для Мелькора не менее прекрасное кольцо, вложив в него часть своих сил, чтобы хоть немного упростить и без того сложный ритуал.
Оно тоже было серебряным, ибо серебро идеально подходило тёмному вала, украшенным обсидианом, принявшим форму гор вокруг крепости. Тёмные, неровные, угловатые выступы “горного хребта” гармонировали с идеально выправленным кольцом, сочитая, казавшееся несочитаемым. Прямо как Мелькор. Оно должно было идеально подойти будущему владельцу, как прощальный подарок…
Когда же подготовка была завершена, Майрон собравшись с мыслями, отправился к жерлу Тангородрима, поближе к своей стихии, питавшей его энергией.
По пути, поднимаясь к вершине, тёмный майа в задумчивости рассматривал тёмные пики вулкана, его неровные, крутые склоны из тёмной породы и возвышавшиеся неподалёку своды Ангбанда.
Внезапно на Артано нахлынула тоска по родному вала, которого он обязан спасти любой ценой. В голове перемешались мысли и чувства, причиняя неимоверную моральную боль. На сердце стало тяжело, а к горлу подступил ком. Казалось сейчас Майрон осознал всю безысходность и печальность своей судьбы, но пересилив себя и отбросив все сомнения, восстанавливая потерянное спокойствие, Гортхаур твёрдо решил пройти свой нелегкий путь до конца ради победы, ради своего Господина, ради Мелькора.
***
Не один Майрон понял безвыходность нынешнего положения. Мелькор уже искал своего возлюбленного, чтобы отдать ему приказ бежать и спрятаться в густых, непроходимых лесах Средиземья, чтобы светлые не нашли его.
Тёмный вала шёл по мрачным коредорам, с редкими маленькими окнами, свозь которые почти не проникал свет, пол и стены которых были выложенные чёрными кирпичами, освещаемыми множеством факелов. Он прокручивал в голове заранее приготовленную речь, так как знал, что Майрону не понравится его приказ и нужны были весомые аргументы, чтобы убедить его подчиниться.
Весь прошлый вечер Властелин тьмы долго думал, вспоминая и подбирая нужные слова, которых казалось стало так мало, и все они были слишком сухими и безэмоциональными для такого важного разговора. Закончив обдумывать свою речь, вала заснул лишь под утро, так и не дождавшись Майрона, пропадавшего уже несколько часов в кузне.
Но на утро в кузне Артано не обнаружился, и вот сейчас уже несколько часов Мелькор бродил по крепости, обыскивая каждый уголок, каждую комнатку, но так и не нашёл своего майа.
Поняв, что Майрона в крепости нет, Мелькор отправился туда, где его слуга часто размышлял о бытие и набирался сил, туда где Артано казалось воссоединялся с родной стихией.
Мелькор поднимался по узкой, закрученной лестнице к вершине, величественно возвышающегося над безжизненной снежной пустыней Тангородрима.
За последние часы древний вулкан как будто ожил. Он выпускал облака седого пепла высоко в небо, создавая темную тучу, закрывающую остатки солнца, в его недрах что-то протяжно гремело и шипело, а высоко вверху виднелось едва заметное свечение лавы, поднявшейся к самому краю.
Снег над вулканом, смешиваясь с пеплом и искрами становился едким и серым, приземляясь и оставляя грязные следы на земле или одежде, из-за чего и без того черная порода Тангородрима становилась ещё мрачнее.
Выдолбленная в склоне вулна лестница медленно кончалась, поднимая тёмного вала на высоту, с которой открывался удивительный вид на крепость и пустыню, усеянную “последствиями” недавнего сражения.
Добравшись до вершины, Мелькор осмотрелся ,и взору его предстал пейзаж, окутанный тенью.
Чернуе склоны вулкана были пронизаны “венами” лавы, озаряющими его
желтоватым свечением. Такое сочитание черного и светящегося-красного создавало удевительную картину, поражающую своей необычностью, но в тоже время гармоничностью.
Небо над вулканом было полностью окутано черными тучами пепла, не пропускающими ни малейшего лучика, погружая всё вокруг во тьму, которую нарушало лишь свечение лавы в жерле.
На самом краю кратора стояла стройная, высокая фигура, облаченая в просторные одеяния из ало-черного шёлка и бархата. Чёрный плащ с меховым капюшоном из волчьей шерсти картинно развивался на ветру, царившем на такой высоте.
Несмотря на то, что фигура стояла спиной к Мелькору, он мгновенно, с полувзгляда узнал родные очертания столь знакомого силуэта, который видел каждый день в крепости и к которому так привязался.
Майрон стоял подняв руки в длинных рукавах, очерчивая в воздухе какие-то символы и пел устращающе-мрачную и печальную колдовскую песнь, ноты которой разносились над вулканом, разрывая зловещую тишину и перебивая протяжные завывания ветра и шипение недр чёрной, проснувшейся ото сна горы. Темп был спокойным, но неумолимым и уверенным, заставляя вулкан содрогаться и передавать свою природную энергию умелому, сильному майа огня, продолжающему петь.
Некоторое время, замерев словно в трансе, Мелькор наблюдал за своим слугой, с головой погрузившимся в тёмный ритуал. Его медно-рыжие волосы, местами отражающие лаву, принимая её отблеск и окрашиваясь красным золотом, развевались на ветру, то подхватываемые, то бросаемые воздушными потоками, которые доносили их свежий, слегка горький аромат до Мятежного. Когда майа слегка повенул голову, тёмный вала смог рассмотреть его глаза. Обычно светло-янтарные, они приобрели рубыново-цетриновый оттенок, станорясь темнее, но оставаясь жёлтыми. И без того кошачие зрачки сузились, почти исчезнув. Обычно едва заметное свечение его больших, выразительных, но спокойных и слегка надменно прикратых глаз стало ярче, исходя как будто из самого огненного феа майа и отражая его глубоко потаённую силу.
Майрон был похож на первозданный огонь, спокойный и непокалебимый, но яростный и безжалостный в своей глубокой, многогранной сущности.
Вокруг него уплотнилось свечение, окутывая майа золотистым сиянием.
Как только Майрон допел первую часть заклинания, золотое сияние мощной волной нахлынуло на Мелькора, окутывая и буквально впитываясь в него, проникая в каждую клеточку и сливаясь с его феа.
Поглотив за считаные секунды огромный объём энергии, Мелькор, запыхавшись осел на землю. Переведя дыхание он поднялся на ноги и взволнованно взглягул в сторону Артано, не понимая, что произошло и находясь в замешательстве, которое почти полностью развеялось, едва тёмный вала вгляделся в силуэт своего возлюбленного, свечение вокруг которого уже не было, а сам майа выглядел обессиленным и покачиваясь старался удержать равновесие. Из его носа стекала тонкая струйка крови, пересекая узкое лицо от ровного носа до подбородка.