Вокруг крепости сгущалась тьма, окутывая и поглощая всё вокруг, скрывая от света, который не добирался до этого Эру забытого места, где воцарилась тьма и смерть, принесенная Врагом мира— Морготом Бауглиром и жалким предателем света, своего учителя, творца и друзей, переметнувшимся на его сторону— тёмным майа Майроном . А вернее уже Сауроном . Майроном он был до этого предательства, до того как он пал так низко, что склонился ко злу. Все в Амане считали его жалкой пешкой Моргота и презренным, бесчестным лжецом, потерявшим всё светлое и чистое, оскверненным Тьмой . Все кто прежде был его другом, после его ухода возненавидели его. Все от него отвернулись, не желая вспоминать о дальних днях, когда его считали исскуснейшим и величайшим кузнецом, одним из сильнейших майа, которого все уважали и чтили, желая учиться у него подобно валар. С прошествием эпох все позабыли о тех временах, оставив лишь ненависть к бывшему другу .
Вспоминая о былых временах, Эонвэ почувствовал, что больше не ощущает величественной огненной сущности тёмного майа. Его больше не было в крепости или где-то поблизости . Казалось его больше не было совсем. Эонвэ насторожился в непонимании, но был тут же отвлечен возгласами майар—сигналом тревоги о нападении тёмных. Мигом избавившись от лишних мыслей Эонвэ вернулся к стратегии и бою .
Сверкая серебрянными, безупречно начищенными латами, украшенными золотыми узорами в виде птиц и чудесных завитков, сияющими словно звёзды, созданные Эльберет, Эонвэ выхватил длинный тонкий мечь, лично принимая участие в схватке . Врагов было мало. Это были свего лишь слабые майа, скороее всего, выбивавшие время на отступление основных сил.
Повалив очередного тёмного майа, Эонвэ занес меч в попытке пронзить неприятеля, но того тут же прикрыл другой майа, оттолкнув Эонвэ . Вдвоём они свтупили в сватку с Главнокомандующим Манвэ, но были повержены. С одного из врагов слетел помятый шлем открывая светлую кожу красивого девичьего лица. Из последних сил второй подполз к ней и умер крепко обняв бездыханное тело. Эонвэ несколько мгновений посмотрел на развоплощающихся майар, что секунду назад бились с ним. В сердце его зародилось чувство жалости, но это война, и он тут же отринул эти думы, вступая в бой со следующим врагом.
Вскоре все нападасшие были перебиты и светлые продолжили наступление , приближаясь всё ближе к пикам Тангородрима .
***
Ещё долго Моргот сидел в луже подсыхающей багрово-чернойкрови на том самом месте, где недавно, умирая, пожертвовав собой, лежал Майрон, не зная что теперь ему делать, потеряв смысл покорять Арду. Впервые с начала времен он был в растерянности и замешательстве из-за чьей-то смерти и чувствовал боль потери, несмотря на то, что привык доставлять её и насмехаться над чужими страданиями.
Вокруг сгущалась тьма, неосознанно притягиваемая Мелькором, окцтывая чёрной пленкой всё вокруг. В небе, затянутом черными тучами блеснула яркая изящная, но устрашающая и смертоносная молния, озоряя печальную картину, но тёмный вала ничего не замечал, смотря на обожженные, окровавленные руки с прекрасным кольцом на одном из палцев, сделанным бережными, искусными руками его любимого, которого больше нет рядом.
Мятежный чувствовал огромную силу огня, переполняющую его и смешивающуюся с его собственной, холодной как лёд и тёмной как сам мрак пустоты, создавая новую, неимоверно-могущественную . Чувствовал силу того единственного, кого он хотел защитить любой ценой, ради кого был готов на всё, того, кого навсегда потерял, того кто был предан и верен ему до конца, доверяя больше чем себе самому, того кто оставил всё что имел, приняв его сторону, того кто не побоялся расщепить своё феа ради него, положив свою жизнь на алтарь победы. Ради него, Мелькора—жестокого, мрачного, однажды уже причинившего боль и предавшего, сначала бросив раненного, истекающего кровью с разодранной Валинорским Псом шеей, а потом и наказав за потерю Тол-ин-Гаурхот.
Мелькор как на яву помнилто навождение, затуманившее его разум, заствляя причинить боль самому дорогому и любимому, и заслуженно винил себя в этом уже на протяжении долгих столетий. Помнил как к нему прибыл верхом на варге посланец, сообщив о поражении Гортхаура и потери стратегически-важной крепости, как отправил нескольких орков за тёмным майа в уже отравленный ядовитой кровью лес лишь через неделю, зная на сколько тот слаб и как тяжело ранен, и как пришли Лютиэн с её проклятым смертным, укравшие сильмарилл и поцарапавшие его щеку острым кинжалом. Помнил как спустя сутки поисков к нему буквально принесли Саурона с разодранным в лохмотья шеей, неспособного говорить из-за повреждения связок, захлебывавшегося не останавливающейся с той самой битвы кровью, и как в приступе гнева из-за потери этого чертового сильмарилла, несмотря на его состояние, жестоко наказал, затем кинув в темницу. Но он простил. Утешал, отрицая очевидную вину, дабы его Хозяин не печалился . Простил всё и любил крепко и самоотверженнно на столько, что отдал ему все свои силы, не оставив в момент слабости даже по приказу. Несомненно с того момента прошло много времени, и как только гнев отступил, пришло осознание и чувство вины за фактически предательство любимого, когда тот был так слаб и нуждался в поддержке, которое тёмный вала не забыл до сих пор, но которое забыл сам Майрон, лишь иногда рассматривавший уродливый шрам, пересекающий тонкую бледную шею, оставшийся несмываемым, вечным напоминанием о том поражении .
Словно в трансе Мятежный, весь перепачканный в крови поднялся с колен на ноги и мелдленной, морачной тенью направился в Ангбанд. Тёмные, тускло-освещенные коридоры сменяли друг друга, петляя в широких залах с высокими потолками. Мятежный молча, как будто покинув хроа и погрузившись куда-то глубоко, дошел до тронного зала, где неподвижны изваянием замер на чёрном троне, отдав лишь один приказ — не тревожить его ни при каких обстоятельствах, даже если крепость рухнет. Столь ужасающе-безэмоциональным и печальным был его взгляд, что никто не смел нарушить его повеление.
Несколько суток Мелькор не сходил с этого места, не ел, не пил и не спал, лишь неповижно силел, устремив свой взор в одну точку и погрузившись в раздумия и тоску. Часы проходили как в тумане, накрытые дымкой отчаяния, безысходности и непрерывной боли утраты, теряя всякие границы, оставляч лишь страдания.
Внезапно прилочнувшись от раздумий, Мелькор встал с трона, решив пройтись по замку. Двери просторного зала захлопнклись за его спиной , а перед взором начали мелькать знакомые коридоры, похожие на тоннели с каменными стенами и потолком, местами увешанные флагами и коврами, искустно вытканными пленными эльвами. Ноги сами понесли темного вала по згакомому маршруту, переходя по запутанным залам из комнаты в комнату .
И вот Мятеджный сам не заметил, как оказался перед тяжёлой дверью из красного дерева, украшенной золотыми и серебрянными завитками чудесных в своей искусности узроров. В просторной комнате всё стояло на своих местах, давно бережно разложенное мягкими, нежными, несвойственно тонкими для мужчины руками огненного майа, любившего порядок во всём, даже в мелочах. Широкая кровать, занимавшая добрую четверть пространства, была аккуратно застелена тёплыми шкурами.