Подмосковная Баковка по-осеннему затихла, задремала, как старый дед, проводивший гомонливых внуков в Москву. Только где-то в глубине поселка подвывала электропила и глухо ухал по мокрому дереву молоток: наемные рабочие торопились сдать объект до близких холодов.
Двое пожилых мужчин, шедших по улочке, казалось, не обращали никакого внимания на багровое с золотом великолепие вокруг. Перебрасывались короткими фразами, после них долго молчали, обмениваясь лишь многозначительными взглядами.
В элитных подмосковных поселках, населенных не одним поколением людей, облеченных или обласканных властью, чужаков не жалуют. Эти двое были плотью от плоти этого тихого, как заводь с чертями, дачного рая. Такие же солидные, сработанные на совесть, но не броские, не кичливые, просто знающие себе цену и умеющие точно отмерять ее другим.
— Это моцион или кросс, дружище? — спросил Салин, немного сбавляя шаг.
— Я не прогуливаюсь, а иду на запах, — хохотнул Решетников. — Чую, уже мясцо запеклось корочкой, а жирок с маринадиком — кап-кап-кап на угольки. И дымок, острый такой…
Салин улыбнулся.
— Предупредил бы заранее, я бы на даче все организовал.
— Нет, Виктор Николаевич, по-моему лучше выйдет, вот увидишь. Не обижайся, но у тебя не шашлык по-дачному, а восточное застолье всякий раз получается. А тамада из меня сейчас никакой.
— Не обиделся. В другой раз устроим, — легко согласился Салин.
— Да, да. В другой раз.
Решетников по-особенному взглянул на Салина, тот, считав немое послание, зашифрованное во взгляде приятеля, чуть заметно кивнул. Больше слов не потребовалось.
Они большую часть жизни проработали в паре, притерлись и приноровились друг к другу, как пара львов, затравивших не одну сотню жертв. Их жертвами были исключительно двуногие. За редким исключением охота не заканчивалась кровью. Они пришли на работу в партийные структуры, когда массовые чистки стали достоянием истории и архивов. Как правило, обходились публичной поркой, сломанной карьерой, перебитым хребтом и подпиской о сотрудничестве. Свидетельство о смерти заменял партбилет, положенный на стол Провинившимся. Но и без летальных исходов не обошлось. Как без них в серьезном деле!
Они были профессионально недоверчивы и не страдали идеализмом. Работая с людьми, «по людям», как любил выражаться Решетников, рифмуя с известным непечатным словом, быстро утрачиваешь и веру, и идеалы. Все преходяще, все временно. И идеалы в том числе. Неизменна лишь тяга к власти и вечна борьба за нее, борьба, в которой есть отточенные за века приемы, но нет и не будет правил.
Улочка кончилась, и перед ними открылась широкая поляна с мелким прудом в центре. Решетников критически оглядел его. Посреди пруда торчала одинокая фигура рыбака. Вода доходила ему до середины сапога.
— Рыба-то в этом лягушатнике водится? — спросил Решетников.
— Не знаю, — пожал плечами Салин.
— М-да. Рыбалка для русского человека — не промысел прокорма ради, а путь просветления. Полный дзен, так сказать. Особливо если греться водочкой. Кстати, о ней, поганой, но любимой.
Решетников повернул направо, к березнячку, откуда исходил шашлычный аромат.
В парке при пруде с лета работал магазинчик, открытый приезжим кавказцем. Чего не отнять у горцев, так это умения обустраиваться на новом месте и возводить прием пищи до соответствующего уровня эстетики. Магазинчик хозяин обнес частоколом из тонких ольховых прутьев, в образовавшемся дворике расставил деревянные столы под навесами, выложил мангал и посыпал дорожки мелким гравием. Местным нововведение понравилось. Шашлык был отменный, и цена не кусалась. Все лето под навесами шумели импровизированные застолья. С приходом осени публики поубавилось, но хозяин исправно зажигал огонь в мангале, наполняя окрестности будоражащим аппетит ароматным дымком. Лучшей рекламы придумать было невозможно. Долгожители, те, кто решил жить до слякоти и холодных дождей, по привычке раз-другой в неделю заглядывали «на дымок».
Салин догадался, что Решетников увел его подальше от дома, забитого нагрянувшей из Еревана родней жены, неспроста. И когда увидел Владислава, мелькнувшего в воротцах этого ресторанчика под открытым небом, убедился, что догадка оказалась верной. Предстоял приватный разговор на чрезвычайно серьезную тему. Ничем иным присутствие телохранителя и мастера тихо улаживать острые проблемы объяснить было нельзя.
Владислав служил их Организации преданно до самозабвения, унаследовав должность от отца. Ему давно уже перевалило за пятый десяток, но он был по-военному подтянут и привычно насторожен, как хорошо натасканный доберман.