«Левый крепко выпил, идет тяжелее. Автомат закинул на плечо. Второй выше ростом и весит меньше. – Он еще раз прислушался к своим ощущениям. Камешки под сапогами скрипели уже совсем рядом. Подворотни им было не миновать. – Да. Второй – левша. Это точно. Мысленно еще в квартире. Вспоминает женщину, с котрой был. Все! Соберись».
– Слышь, Кабан, ты подошвами не шкрябай. Не паралитик, блин.
Он лишь краем глаза успел заметить скользнувшую от стены тень. Что-то блеснуло в темноте, и Кабан, дернувшись всем телом, резко закинул голову и захрипел.
Инстинктивно выбросил левый кулак и с разворота ударил правой ногой. Тень, словно ждала, ловко нырнула вниз. На тренировках в таких случаях противник отвечал подсечкой под опорную ногу. Он уже собрался для падения и молниеносного ответного удара, но нападавший был обучен иначе, в кошки-мышки не играл, вместо подсечки резко ударил по колену. Бил наверняка, до хруста под чашечкой.
И тут он понял, что проиграл. С ним не дрались. Его убивали.
Он по инерции перевалился на спину, широко отмахнувшись кулаком, но удар лишь скользнул по руке противника. Крепкие пальцы впились в плечо, останавливая вращение тела.
«Сейчас ударит!» – ухнуло в голове.
Надо было кричать, БТР стоял в сотне метров, там обязательно услышат.
Но нож вошел в горло на мгновенье раньше, чем родился крик…
В БТРе тускло светила матовая лампочка. От ее света тени становились размытыми, лица приобретали нездоровый восковой цвет. Кислый дым, смешиваясь с солярной гарью, резал глаза.
– И где вы, бойцы, такую траву берете, крапива одна!
– Все лучше водки. Хоть не помрешь.
– Ну и что особист?
– А что? Покрутился, в глаза позаглядывал, собрал объяснительные и свалил.
– Лишнего не понаписали?
– Не, командир. Что было, то и писали.
– Суки, нашли Пушкиных! Я сам в штабе два часа бумагу изводил. Как пчела их за одно место укусила, все носятся с круглыми глазами. Что-то напортачили со вчерашним кадром, ищут крайнего. Говорят, не того взяли. Или не у тех, я так и не понял.
– А мы при чем?
– При том! Мы у "конторских" всегда крайние. И нахрен я повелся! Надо было их послать нафиг с этим задержанным. Пусть бы сами везли в комендатуру.
– Так они же приказом каким-то козыряли. Типа положенно нам им помогать.
– На положенно кое-чо положено.
– Во, и я так всегда говорю!
– Ты бы вообще помолчал! Это же ты, дурила, их на капоте разложил. Пропустил бы без проблем, глядишь, и нас бы не дергали.
– Ха-ха… А что я виноват, да, что они пропуск на стекло не повесили?
– Фарт ты вспугнул, ясно? Сейчас непруха полосой пойдет. Кстати, где эти два чухонца?
– Кто, товарищ капитан?
– Хрен в пальто!
– Я же говорил, на обходе.
– Знаю, сынки, ваши обходы! Опять у той прошмондовки ошиваются?
– Не. С обходом пошли.
– Ты мне баки не бей, сынок! Там уже все рота побывала. Вот намотаете на концы заразу всякую, будете ссать со стоном, вспомните свою сучку добрым словом! И что вы в ней нашли? Задница – с мой кулак, одни кости, да еще очкастая.
– Зато пилится, как машинка "Зингер"!
– И ты туда же! Кому что, а голый о бане. Совсем вы тут оборзели, мужики. Вернемся в часть, я гайки-то позакручиваю. Про дембель забудете. Вас же драть, как кошек надо, вы доброго отношения не понимаете!
– А что, говорят, смена скоро?
– Раскатал губу! Приказа нет, сиди и пухни. Я сегодня вякнул, что у меня народ без отдыха, по три человека на машину. Так на меня таких псов спустили, будто я родину десять раз продал! Пошли они все к ядрене фене… Дай сюда цыгарку!
– Вы с проверкой, товарищ капитан, или спать будете?
– Спать. В штабе покоя не дадут. Буду нужен, найдут. Закон знаешь? Подальше от начальства, поближе к кухне.
– Мужики могут пожрать принести. Домашнего.
– От крысы этой?
– Ну. Она добрая.
– Конечно, добрая, если дает всем подряд.
Снаружи по броне ткнули стволом. Звук вышел резким, будто камень тюкнул по железной крыше.
– Во! Наши кобели заявились. Ну-ка, сынок, открой. Сейчас я их драть буду.
Капитан потянул вверх невесомую руку и выключил свет.
Смех уже распирал его. Легкость в теле была невероятная…