— Перебили всех, кроме Владыки… — вспоминаю доброго Петера,
— Их лагерь в двадцати милях отсюда, по ту сторону Западного тракта…
— Около двухсот солдат, во главе герцог Томеррен, — вздрагиваю, втягиваю голову в плечи, хочется стать маленькой-маленькой…
— Много, не отбить…
— Предатель сбежал, позарился на деньги…
— Так что же теперь нам делать? — Да, выхода, похоже нет. Полная безнадежность. Не хочу больше их слушать. Смотрю по сторонам. Какие же миррийцы все-таки смуглые, темноволосые, с тяжелыми носами и толстыми губами, на мой взгляд, абсолютно похожие друг на друга. Интересно, а женщины у них красивые. Что они здесь делают?
Накануне войны креландские солдаты наводнили город. Я вижу, что поисками меня они оправдывают многочисленные насилия и издевательства. Вот подошли к девушке со светлыми волосами, щупают, с громким хохотом тянут в темный угол, убеждаться, что это не опасная преступница, сообщница пойманного мага… Раздается визг, я отвернулась, уткнулась в свое пиво. У них ведь приказ, а приказ освобождает от любой ответственности. Можно, стало быть, дать волю инстинктам. Передергиваюсь от омерзения. Рядом я слышу разговоры имперских солдат:
— Так ведь после войны наверно опять будут бабы, верно? — мужчина, которого все называют Хайе облизывается.
— Будут и бабы. Да и в Миррии они очень даже ничего…
— Вот житуха-то будет, забодай меня муха! — говорит Хайе, и лицо его оттаивает. — Помните Ардор? Тогда я подобрал себе миленькую молоденькую ардоречку, этакую, знаете ли, я люблю, чтоб было бы за что подержаться, и без долгих разговоров — в постельку. Эх, ребята, да я тогда, в Ардоре, целую неделю и штанов не надевал!
Все его собеседники молчат. Вздыхают. Слишком уж великолепна была эта картина.
Мороз пробегает у меня по коже. Может не только в любви все дело. Ну да, Владыка меня предал. Но ведь там целый народ страдает… Но это не мой народ, не моя война, или моя…Я запуталась. Я протянула руки к камину, пылавшему жаром. Я потеряла баланс. Рем разрушил мой мир и стал моим якорем, центром моей вселенной. А теперь я чувствовала, что где-то внутри меня что-то во мне треснуло и трещина становится все шире. Я предана всеми. Кажется, что к предательству можно привыкнуть. Но это не так. С каждым разом они причиняют все большую боль. Такую боль, что становится жутко. Кажется, будто с каждым разом ожоги все сильнее. И с каждым разом боль проходит все медленнее. Эта моя боль уже никогда не пройдет. Я подперла голову рукой. — «Не хочу больше обжигаться». Слабачка! Сижу и стону, ну не доверяет он мне и ладно, ну не любит. Как бы нам освободить друг друга от этого навязанной ошейником подчинения связи. На первом месте должны быть Долг. Сострадание. НЕ любовь.
Решено, попробую помочь этим людям спасти Владыку. Установлю с ним деловые отношения, снять ошейник с него и прощай — удачного правления, всех благ.
Мужчины так и не пришли к единому решению. Мы покинули трактир и направляемся к постоялому двору. Вечер окутал город, и теперь дымные сосновые факелы коптили его оживленные улицы. Город казался мне жутким зверинцем, где шумят скандальные таверны и мрачно зияют опасные проулки.
— Лахан, а почему в городе так много миррийцев?
— Так они все ищут Владыку.
Ну вот, а мы мучаемся, надо донести миррийцам, что Владыка в руках креландцев. Столкнуть их лбами друг с другом. Может в обшей суматохе мы и сможем вытащить Рема. Озвучила свою идею. Лахан задумался, подумал и убежал.
Я осталась одна, оглянулась: за мной никто не наблюдал. В свою комнату возвращаться не хотелось. Пошла в сторону рынка. Люди спокойно шли по улицам, торговые лавки яркими огнями привлекали покупателей. Для них всех вечер был такой безмятежный. Бесконечные лотки ломились от ваз, картин и мехов, фруктов и хлебов. Мимо меня шли простые люди — с обычными, такими прекрасными разговорами — о погоде, об урожае, о повседневных делах, о страхе перед войной. Мир и покой! Так выглядит мирная жизнь, размышляла я. Мирная жизнь, которой я не знаю; так выглядит беззаботность, которую я, счастливая, когда-то испытывала. Но в мыслях моих не было зависти. Хорошо, что такое еще существует.