И вот оно — возмездие настанет,
«Предатель!» — дождь тебя наотмашь бьет.
«Предатель!» — ветки хлещут тебя по лицу.
«Предатель!» — эхо слышится в лесу.
Ты мечешься, ты мучишься, грустишь.
Ты сам себе все это не простишь.
И только та прозрачная рука
Простит, хотя обида и тяжка.
И только то усталое плечо
простит сейчас, да и простит еще,
И только те печальные глаза
простят все то, чего прощать нельзя…
(Е. Евтушенко)
Мира
В палатке было темно. Единственным источником света была та небольшая дыра, прорезанная Завуром. Я огляделась, мне потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к полумраку, после яркого дневного света. Наконец я увидела, что Завур склонился на чем-то в середине палатки. Подошла, сердце забилось быстрее, что я там увижу, — «Это он»
— Он более или менее в порядке? — спокойным голосом спросила я, хотя мне хотелось кричать.
Рем лежал на боку, его ноги были связаны, руки крепко стянуты в запястьях и локтях, я видела, как Завур перерезал веревки, перевернул Рема на спину. Его рука со стуком упала на землю, голова безвольно качнулась. Казалось, что он не дышал и был уже мертв. Завур укутал тело раба с головой в откуда-то взявшийся в его руках темный плащ, легко поднял, забросил безвольную ношу на плечо.
— Пойдемте миледи
Мы покинули темное помещение. Снаружи бой продолжался. Мы, стараясь двигаться незаметно, маленькими перебежками передвигались от палатки к палатке. Наши защитники уничтожали попадавшихся на нашем пути креландцев или миррийцев. Вот уже кромка леса недалеко. Осталось только сделать последний рывок через относительно пустое и просматриваемое пространство. Побежали. Раздался свист и грохот. Кажется я потеряла сознание ненадолго. Очнувшись, я обнаружила, что сижу на заду, опираясь руками о землю; ящика, мимо которого я бежала, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала мимо, а другая, так же как и сама я, лежала на земле и пронзительно протяжно визжала. Я очумело помотала головой. Обернулась назад — Завур уже добежал до леса, скрылся. Ко мне подбежал один из нашего отряда:
— Миледи надо бежать, скорее!
Я сидела на земле, смотрела на молодого человека. Как мне стыдно, за все это время путешествия я даже не узнала их имен. Все я закончилась. У меня не было больше сил. Он продолжал что-то кричать, тянул меня куда-то. Я смотрела на него и молчала, но с места не сдвинулась. Раз остановившись, я уже не могла идти дальше. Внезапно я почувствовала, как сильно я устала. Весь день напролет я не ела, две ночи не спала. И теперь, в промозглой сырости глубокой ночи, я чувствовала смертельную усталость.
— Бегите, спасайтесь, Милорд, я тут чуть-чуть полежу, — я легла, — я вас догоню…
Мужчина вдруг схватил меня и бегом понес к лесу, я положила ему на плече свою голову и провалилась в темноту…
Не представляю сколько прошло времени, очнувшись, я обнаружила себя сидящей на лошади, я почувствовала, что сзади меня кто-то сидит, кутает меня в одеяло и обнимает одной рукой. Мне тепло и приятно. Я потерлась щекой о широкую грудь мужчины:
— Рем, как хорошо, мне такой кошмар опять приснился, ты, поганец, опять меня бросил…
— Миледи, вам уже лучше? — раздался сзади меня приятный баритон.
Я с визгом попыталась оглянуться:
— Эй, эй, осторожнее, вы так нас уроните…
— Кто вы?
Мужчина усмехнулся:
— Меня зовут Ромел, я вас вытащил из того лагеря.
— Где Рем?
— Кто?
— Ммм, да, извините, где Владыка? — Оглянулась. Наступил хмурый, темный день. Эта безрадостная темнота угнетала.
Ромел кивком указал на что-то позади нас, я быстро обернулась и увидела всадника, осторожно пробирающегося по роще, это был Завур; перед ним на седле находилось что-то большое и закутанное. Я хотела было броситься туда, потянула поводья, рука Ромела остановила меня, наконец я услышала, что пытался мне втолковывать:
— Он не умер, по крайней мере был жив, когда мы его принесли в лес, нам нельзя останавливаться. Пропажа Владыки уже должна быть очевидна. Погоня вот-вот может начаться. Надо торопиться.
Мы почти бесшумно двигались по темному лесу, только уздечки позвякивали еле слышно. Мужчины не вели разговоров, соблюдая величайшую осторожность. Мы выбрались на лесную дорогу, лошади перешли на рысь; меня подбрасывало в седле, отбивая всякое желание беседовать, даже если бы кто-то изъявил желание меня слушать. Я потеряла счет времени, то засыпая на плече Ромела, то вновь просыпаясь.