Могут быть высказаны возражения, что Паулюс был принужден заявить вышесказанное русскими, которые использовали его как свидетеля обвиняющей стороны против германского Верховного командования; но история Паулюса о разработке операции полностью подтверждается архивариусом ОКВ Гельмутом Грайнером. Тем не менее ложные отговорки осени 1940 г. о том, что сосредоточение германских войск вдоль восточной границы не предназначено для нападения на Советский Союз, повторялись даже с нюрнбергской скамьи подсудимых. Во время кампании во Франции все силы германской армии на Востоке были уменьшены с семи дивизий до пяти. Однако уже в начале сентября 1940 г. с Запада в Польшу были переброшены десять дивизий в дополнение к двум танковым дивизиям на румынской границе. Такое количество войск вряд ли могло составлять ударную силу, но они стали авангардом перемещения, превышающего эту величину в десять крат. И эти двенадцать дивизий были бы просто бесценны на Западе, где командующие видами вооруженных сил все еще ожидали начала вторжения через Ла-Манш.
Объяснение Гальдера на судебном процессе над германским Верховным командованием в 1948 г. было просто оригинальным. Оно звучало таким образом: для прекращения интенсивной контрабанды, которая шла между оккупированной Германией Польшей и Советским Союзом, Гиммлеру было разрешено построить укрепленную границу, так называемую линию Отто. Работы велись мобилизованными евреями из Польши, а для их охраны Гиммлер потребовал чудовищно увеличенного набора в эсэсовские батальоны. Таким образом, чтобы предотвратить расширение войск СС, «которые, в некотором роде, являлись антитезисом армии в своей военной идеологии», Гальдер двинул десять пехотных дивизий вермахта — огромная сила, надо полагать, — на охрану нескольких тысяч покорных еврейских рабочих или для воспрепятствования контрабанде.
С этого момента Гитлер пытался выиграть время. Между устными распоряжениями 31 июля 1940 г. и публикацией первых оперативных приказов прошло четыре с половиной месяца. Начальник штаба Верховного главнокомандования (ОКВ) Вильгельм Кейтель, как утверждают, по этому и по многим другим таким же сомнительным случаям посылал Гитлеру возражения и занимался увещеваниями. Тем не менее он был рад узнать в октябре, что никаких дальнейших письменных приказов отдано не будет, поскольку все еще предстоят дискуссии с русскими. Не то чтобы Гитлер чего-то ожидал от этих дискуссий. История показала, что он был почти не в состоянии перестроить свой образ мыслей. Но Гитлер все еще не был уверен в правильности порядка приоритетов. Между августом и декабрем 1940 г. перед ним вытанцовывались другие перспективы: выведенная из войны одними бомбардировками и блокадой Англия, впечатляющая кампания по захвату всего Средиземноморского бассейна и Ближнего Востока — с помощью Испании, Италии и вишистской Франции. А тем временем Советский Союз мог откупаться от Гитлера зерном и нефтью.
Но чтобы поддерживать торговое соглашение в рабочем состоянии, Гитлеру пришлось принять к сведению глубокое недовольство советского правительства в отношении Венского арбитража (отъема территории у Румынии в пользу Венгрии). Советские лидеры считали, и, возможно, вполне искренне, что имеют право на повторную оккупацию Бессарабии (возвращение российских земель, оккупированных в 1918 г. Румынией. — Ред.) в рамках секретного протокола. Они рассматривали захват Северной Буковины не более чем как чаевые за то, что отдали немцам кусок Литвы во время спектакля «Лебединое озеро». Но данный случай отличался от гитлеровского арбитража в Вене, который гарантировал военную помощь Румынии в обмен на ее территорию. Данный факт в Москве сочли противоречащим секретному протоколу от 23 августа 1939 г., который подтвердил отказ Германии от каких-либо интересов в Юго-Восточной Европе. Поэтому 21 сентября 1940 г. Молотов вручил Шуленбургу пространную сердитую ноту, заканчивающуюся заявлением, что его правительство готово вести переговоры об аннулировании статьи 3 этого соглашения. Поскольку это правило предусматривало совместные консультации и обмен информацией, это было равносильно угрозе разрыва пакта.
В октябре последовало дальнейшее ухудшение отношений. Молотов настаивал на том, что существует секретный военный договор между Германией и Финляндией. Более того, Румыния начала принимать немецкие войска — так называемую учебную миссию, — которая выросла в полевую дивизию. Риббентроп объяснял, что это делается с целью защиты нефтяных промыслов от диверсий британцев, но Молотов заявил Шуленбургу с улыбкой, что у британцев сейчас иные проблемы и они должны быть рады уберечь собственные жизни. Тем временем германская торговая миссия сообщила, что гитлеровская новая программа перевооружения не позволяет удовлетворить советские заказы на вооружения (оборудование и технологии. — Ред.). Русскими овладели столь сильные подозрения в отношении будущего, которое ожидает этот пакт, что теперь они хотели заказывать лишь то германское оборудование, которое может быть поставлено в короткие сроки. Советский Союз полностью поставил запланированный один миллион тонн зернопродуктов, но если бы поставки прекратились, то Германия в 1941 г. оказалась бы без каких-либо национальных резервов зерна. И на этом фоне Риббентроп горячо повторил свою просьбу о приезде советской делегации в Берлин, причем делегации, возглавляемой самим Молотовым. Запрос был отправлен 13 октября, но Сталин не принимал его до 27-го числа.