Люк, в мгновение ока все поняв, метнулся, словно молния, между теми двумя, схватку которых он не мог допустить даже ценой жизни.
От этого Вейдер замер и почему-то не активировал оружие.
Оби-Ван еле заметно улыбнулся и произнес:
— Я пришел к тебе за помощью, Энакин.
Вейдер никак не отреагировал на такое обращение. Но напряжение в воздухе, и без того почти нестерпимое, возросло так, что, казалось, искрится воздух. Люк почему-то знал, что ему нельзя не то что менять позицию, а даже сдвигаться относительно нее ни на миллиметр.
Так он и стоял между ними — бывшими учителем и учеником, победителем и жертвой, ситхом и джедаем. Отцом ….и… и еще одним отцом.
— Выслушай и потом — делай, что хочешь, — сказал один. — Сразись или просто убей меня. Но только выслушай.
— Моя рука не дрогнет, не сомневайся, — тяжело, с какой-то вселенской ненавистью выдохнул другой.
— Это — потом. Но сейчас ты — единственный, кто может помочь мне спасти твою жену, которая, как я выяснил с помощью…близких мне людей, сейчас - на краю гибели. Спасти, Энакин… и вернуть ее. Я знаю, что это нужно тебе. Это нужно нам всем.
— Мою …жену?!.. — в вокодерах прозвучало подобие мрачного смеха. — Которую я искренне оплакивал и даже посещал ее гробницу!.. И это говорит тот, кто все подстроил и отобрал ее… отобрал моих детей… по чьей вине я сейчас заперт в этом костюме! Вор, лжец и убийца стал альтруистом! Отойди, Люк, — ожесточенно закончил ситх.
— Падме — не жена мне и никогда ею не была, ни в каком смысле, кроме формальностей, — покачал головой Оби-Ван. — Это фиктивный союз. Прикрытие. Так захотела она. Энакин…
Люк слышал все это, но не мог даже позволить себе потрясение от узнанного. Он стоял, словно прикованный к месту. Ему казалось, он не сошел бы оттуда, даже если бы его отец — тот, что в черной броне — замахнулся сейбером на него.
— Не Энакин. Дарт Вейдер, — перебил его собеседник, и алое лезвие вышло из его черной ладони. — Раз и навсегда. Твоя ложь наскучила мне, Кеноби!
— Вспомни нашу последнюю встречу пятнадцать лет назад. Вспомни Мустафарского монстра*, — спокойно прервал его собеседник. — Чудовище из лавы, которое напало на нас обоих тогда. Ты помнишь? …
Ответа не последовало, но и удара — тоже. Алый меч все еще был опущен.
Люк содрогался от услышанного, проникаясь восхищением перед мужеством и самоотверженностью Бена …и бесконечной жалостью и состраданием к своему настоящему отцу.
Мальчик знал — Вейдер чувствует его состояние. Он видел это. И, может быть, поэтому еще не разорвался тончайший волосок, на котором подвешены сейчас все их судьбы.
— Мы победили и уничтожили его вместе в тот день и возобновили схватку. Сейчас мы можем сделать то же самое. Объединим наши усилия, чтоб прогнать врага, как тогда. А затем, если ты пожелаешь, — сразимся, как сделали это в тот день. Или отдай меня под суд Империи. Я готов ответить перед тобой за все, в чем ты считаешь меня виновным, — устало закончил Оби-Ван.
«Но сам я не хочу боя, а хочу лишь спасти Падме и дать вам двоим, наконец, возможность поговорить и примириться. А если ты решишь другое… Что ж, для этой цели я готов пожертвовать собой», — вздохнув, подумал он, полностью открывая свои мысли и воспоминания Вейдеру.
Полностью впуская его в свои воспоминания о пятнадцати годах заботы о Падме и ее детях, которые были чисты, как воспоминания младенца.
К показанному им Оби-Ван мысленно прибавил еще небольшой кусочек информации. Несколько кодовых цифр.
После этого Вейдер тяжело задышал, деактивируя меч. Люк тоже чуть выдохнул.
— Разберемся, как получилось, что к этому имеешь доступ — ты. А по поводу …ее и детей… Даже если увиденное мной — не ложь, — все с той же ненавистью, но уже явно держа себя в руках, медленно проговорил он, — тебе все равно нет и не будет моего прощения, Кеноби.
Оби-Ван кивнул.
— Я понимаю. Поступи, как сочтешь нужным, когда мы спасем твою жену. Медлить нельзя. Если она попала к той, о которой я думаю… ее участь может быть жуткой. По дороге я разъясню наш план.
— Указывай путь. — Резким движением ситх распахнул дверь кабинета.
***
Хриплый голос у входа в тускенский шатер, где лежала пленная Падме, принадлежал низкорослому существу, вместо одного из желтых окуляров у которого сверкал большой красный камень**.
— Ты есть молодая. Я видеть, — сказало существо на ломаном общегалактическом наречии. — Тускен становиться мало. Мы принимать в племя пленников. Молодая женщина — очень хорошо. Мы можем пленить для тебя мужчину из ваших и вы будете наши люди. Детей родить, и они тоже наши. Навсегда.
— Нет! Нет! — в ужасе закричала пленница, забывая все утешения Шми. Жуткое предложение тускена вызвало содрогание в ней.
— Или так, — холодно сказало существо. — Или пленник умереть. Жертва крови радовать духов и наши воины. Тогда умрешь. Так да или нет? Мать А’Кхарр спрашивает только один раз.
«Женщина», — поняла Падме. — «Женщина-вождь. Они хотят сделать меня своей или принести в жертву… Первое невозможно, значит…»
— Я выбираю смерть, — безучастно сказала она.
— О. Пусть так, — в хриплом голосе прозвучала яростная жажда крови. Рубиновый камень на месте глаза сверкнул кровавым отблеском. — Только ты не думать, что умрешь легко.
Выходя, жуткое существо издало некое подобие каркающего смеха и отдало короткую команду.
Через час или около того пленницу поволокли на открытую площадку, где уже было подготовлено место для пыток и казни.
Разрезав ткань, обматывавшую ее, по пояс, тускены заткнули Падме рот какой-то вонючей тряпкой и привязали ее к столбу. Вокруг раздались крики и завывания, она видела взмахи ножей и острых игл, сверкающих на солнцах Татуина.
Сейчас она разделит участь Шми и умрет той же страшной смертью. Не сумев спасти сына… оставив дочь одну. Все разрушено, все погибло, с горечью и болью поняла бывший сенатор.
И в это время на вершине ближнего холма что-то появилось с характерным звуком. Это был большой лендспидер, в котором сидели трое. С трудом, сощурившись на солнце, Падме разглядела на холме фигуру Оби-Вана, рядом с ним — сердце сжалось от радости — стоял ее сын, а третий… третий… был невозможен, ненавистен, неприемлем…
Но это был он. И на сей раз сделать Падме ничего не могла.
***
— Мама! — закричал Люк в отчаянии, с болью.
— Молчи, сын, — Вейдер крепко сжал его руку. Его протезированная кисть словно… нет, она на самом деле чуть дрожала. И сам Главком пошатнулся в первую секунду от увиденного.
— Слушай меня, А’Кхарр! — громко сказал Оби-Ван, обращаясь к тускенке. Низкая фигура с красным камнем вместо глаза замерла как стояла, — с ножом в руке — вперив взгляд в Кеноби и его спутников. — Слушай и передай всем своим собратьям!
Это муж высокой ведьмы и великий чародей, сердито поняла она. Его колдунью тоже вчера видели совсем рядом. Что надо им от племени сейчас? Их семью никогда не трогали. И он не смеет мешать начатому ритуалу.
— Ты говорить, Бен Адри, — каркнула на ломаном общегале женщина-вождь. — Говорить сейчас и уйти. Жертва будет принесена. Она — наша!
— Она не будет принесена! — необычным, торжественным тоном воскликнул Оби-Ван. — Вы сейчас же отпустите ее и уйдете, потому что эта женщина…
Тускены, казалось, сейчас пустят в них целое море своих камней и гардеффаев, набросятся с яростью. Вейдер сосредоточился. Люк замер, готовясь к бою.
Но никто не ожидал реакции, которую вызвали дальнейшие слова Кеноби, указавшего вначале на полураздетую, привязанную к столбу и отчаянно мотающую головой Падме, а затем — на Вейдера:
— Эта женщина — жена Энакина Скайуокера! Его жена! А вот — он сам!
Столько запредельного ужаса, как в последовавших за этим словах старухи-тускенки, Люк не слышал никогда в голосе ни одного живого существа.
— Он вернуться…он…? Призрак Смерти и Дух Мести прийти за нами?..
Вытянув обе руки, Вейдер слегка сжал и разжал их. Несколько раз. Попеременно несколько тускенских фигур в обмотках, включая саму А’Кхарр, схватились за то место, где у людей обычно находится шея. Затем он активировал лайтсейбер.