- Сколько здесь всего камер? - спросил я.
- Почти четыреста. Точно не знаю.
- И в каждой сидит по десять-пятнадцать человек, как у нас?
- Нет, у нас маленькая хата. Есть большие, там по двадцать-тридцать человек.
- Много выходит.
- Нас тысячи. А по стране - миллионы.
Появился дубак и, называя фамилии, принялся разводить всех по камерам.
######
Прошел день. А может и два. Я путал дни, время текло здесь как-то странно. Или просто я его так воспринимал? Тем временем Рубля вызвали в санчасть.
- Не выдержала девчонка, не смогла передо мной устоять. На свиданку уже тянет. Видели бы вы, как она на меня смотрела, скажи, Игнат!
С широкой улыбкой он обувал свои поношенные классические туфли, рукой пытаясь разгладить смятый свитер. Он говорил что-то еще о том, как она хороша и одинока, говорил легко и беззаботно, но в глазах мелькала скрытая тревога.
Его не было долго - не меньше часа, так что каждому из нас удалось показать уровень своего остроумия, описывая что, как и каким образом они будут делать в закрытом кабинете. Лицо, с которым он вернулся в камеру, начисто отбило у нас все желание продолжать. От прежнего веселья и озорства не осталось и следа, Рубль был серьезен.
- Она увидела какое-то пятно на легком, сделала повторный снимок, и все подтвердилось - туберкулез. Опять он. Больше двадцати лет с ним мучаюсь.
Он замолчал и посмотрел прямо перед собой абсолютно пустыми глазами, как будто смотрел в никуда. Через несколько секунд в них вспыхнул знакомый огонек, и он отбил на коленях ладошками веселую дробь.
- Херня, прорвемся. Едем дальше.
Обнаружение туберкулеза у заключенного означало, что он, во избежание заражения соседей, будет этапирован в местное лечебно-исправительное учреждение. И неважно был ты подследственный или уже осужденный, дорога одна - в больницу за колючей проволокой. Увезти его должны были ближайшим этапом, то есть уже завтра, поэтому Рубль хоть и не суетился, но делал все быстро: вручную перестирал всю одежду, аккуратно сложил в сумку необходимые вещи. Движения были отточены, все легко и размеренно. Было видно, что это далеко не первый его этап. Каждый из нас дал ему несколько пачек сигарет, горсть конфет, немного чаю - снабдили его так называемым арестантским «необходом». В результате получился весьма внушительный пакет. Яркий пример взаимовыручки.
Сказав, что ему надо хорошо выспаться перед этапом, Рубль лег на шконарь и накрылся одеялом с головой. Я смотрел на него и думал, какое же все-таки удивительное существо человек: помимо неведомых способностей и возможностей, в экстремальной ситуации он обнаруживает в себе скрытые до сего момента качества. Мы знали, что у Рубля за душой ничего нет, что никто не привезет ему передачку, и старались обеспечить его всем необходимым. Спрашивали, есть ли у него запасные носки, лишний кусок мыла, новая зубная щетка, а если чего-то не доставало, каждый из нас был готов отдать последнее. И каждый знал - окажись он на его месте, все поступили бы точно так же.
Способен ли обеспеченный, довольный жизнью человек к состраданию? Не к напыщенным возгласам, тем, что на публику, а к реальному живому состраданию? Нет, если он сам не страдал. Если не знает цену жизни.
Я смотрел на этого худого, одетого в старую, заношенную одежду, больного человека и понимал, насколько крепок дух. Я видел, как человек принял очередной удар судьбы, оправился от него и, сжав в кулак свою закаленную волю, продолжил жить.
На следующий день перед отъездом мы устроили проводы: накрыли на стол, заварили крепкого чая и дружно желали Рублю удачной дороги и крепкого здоровья.
- А жены с золотыми зубами, что трудно пожелать? Я о такой всю жизнь мечтал, что мне ваше здоровье? - Рубль был неизменен, и когда все посмеялись, он продолжил: - Ладно, давайте, мужики! Покатил я, сами не хворайте. Хорошая у вас хата, люди хорошие.
В замке зазвенели ключи.
- Это за мной. Ну, мужики, с Богом! Спасибо вашему дому, пойдем к другому, - он пожал всем руки и, взяв собранный пакет, вышел из камеры.
Допив оставшийся чай, мы убрали со стола, и камера зажила прежней жизнью. Только шконка в углу напротив смотрящего опустела. На ней лежал лишь один тонкий матрац. Сидя у себя, Большой смотрел на нее несколько секунд.
- Игнат, ты где сейчас спишь? Наверху?
- Да, мы с Русей по очереди.
- Сюда перебирайся. Здесь теперь будешь.
######
Ту ночь я спал хорошо. Еще бы! Я теперь жил один на нижней шконке, что было гораздо удобнее - не надо было каждый раз карабкаться наверх, а прилечь отдохнуть я мог в любое время. Спал я на ней один, так что ни с кем время не делил. Более того, спать на нижнем ярусе было престижнее.