- Здорово были.
- Здорово, здорово, - отвечала на приветствие камера.
- Хата черная?
- Черная. А ты...
- Славка Рубль, мужик по жизни, - представился он и присел на предложенную ему шконку. - Кто за общим ходом в ответе?
- Я, - ответил смотрящий, и они пожали друг другу руки, - Витя Большой.
Знакомство продолжилось в легкой беседе. Рублю оказывается было уже сорок девять, он не первый раз попал за решетку и со многими у него нашлось немало общих знакомых по предыдущим срокам, лагерям и пересылкам. Руся в это время писал «курсовку» - бумагу, содержащую все данные арестанта: фамилию, имя, погоняло, дату рождения, откуда родом, предыдущие ходки... По тюремной традиции ее потом будут передавать из камеры в камеру.
- Хорошо у вас, - сказал Рубль, оглядывая камеру. - Прошлый раз я заехал, там на шесть шконок тридцать человек было, пернуть некуда, а сейчас нормально, всего тут... О! Костыль! Васек, и ты здесь?...
Проследив за его взглядом, я увидел, что он обращается к Васе Белому, который жил на нижней угловой шконке напротив смотрящего. Только вот почему Костыль? Все звали его Белым. Хоть он и был тихим и неразговорчивым, Руся рассказывал, что это его третья или четвертая ходка, и уважением он пользовался немалым.
На наших лицах застыло удивленное выражение, мы переводили взгляд с одного на другого, ожидая, что будет дальше. Вася молчал, опустив глаза, а сигарета в его руке тихонько подрагивала. Он сразу стал каким-то потерянным.
- Ты чего, не узнал меня? - продолжил Рубль. - Две тысячи третий год, мы с тобой в одном отряде были на четверке...
- Погоди, Славян, тут разобраться надо, - вмешался Большой. - Почему ты называешь его Костыль? У него Белый погоняло, да ведь Вася?
Но он ничего не ответил. Зажатая в руке сигарета медленно тлела, и пепел падал на одеяло.
- Та-ак... Кажется, я начинаю понимать, в чем тут дело. На четверке в одном отряде, говоришь, были, Костыль его погоняло?
- Да, - коротко ответил Рубль.
- А нам почему сказал, что Белый? - Большой перевел взгляд на Васю. - Давай, короче, не темни. Говори, как есть. Тебе же лучше будет. Ты ведь знаешь, правду узнать не проблема, стоит только по тюрьме шумануть. Ну?
Вася вздрогнул и резко отдернул руку - это сигарета, истлев до фильтра, начала обжигать ему пальцы. Бросив ее в пепельницу, он глубоко вздохнул и начал ровным спокойным голосом, так и не подняв глаз:
- Прошлым сроком я был на четверке, сидел всю дорогу ровно, без косяков. И тут... Ты Славян не знаешь, ты на тот момент уже освободился, остается мне неделя до звонка, и че на меня вдруг нашло, сам не знаю, весь срок не играл, а тут смотрю - катран сидит играет на конец месяца... Ну, я и присел. Пять тыщ проиграл, взял у них адрес, говорю, как выйду, сразу бабки завезу. Освободился, домой приехал, тут мать старая... Ну, где мне деньги взять? У нее с пенсии что ли?...
- Играть тебя никто не заставлял.
В камере повисла гробовая тишина, все смотрели на Васю, который дрожащими руками пытался вытащить из пачки очередную сигарету.
- Неужели ты думал, что никогда больше не сядешь? Да была бы сумма побольше, тебя бы и на свободе нашли, - железным голосом нарушил молчание Домик, в голубых глазах которого от прежней наивности не осталось и следа. - А сейчас ты себе новое погоняло придумал и решил весь срок просухариться?
- Не стал бы врать, сказал бы правду изначально - жил бы в общей массе. Пусть проигранным, на равных с мужиками не базарил бы, но зато не в чесотке, - сказал Большой и поднялся со шконки. - Встань. С тебя будет получено.
Костыль побледнел и, выронив пачку, медленно встал напротив смотрящего.
- О, смотри, в натуре белым стал. С тебя будет получено за обман людей. Ты фуфломет, - Большой ударил его сбоку по щеке несильно, так, что раздался легкий шлепок, но этого хватило, чтобы ноги у Костыля подкосились, и он завалился набок. - А теперь ломись.