— Пустите её! — взмолилась Нэна. — Вы же знаете, нельзя нам лисиц трогать! Богиня их, Владычица Лесов, нашлет мор или ненастье какое!
— Она задушила двух кур! — прокатился по толпе возмущенный ропот. — Гарат, если позволять им лазить в курятники, то мы и вовсе погибнем с голода!
Глаза старейшины блеснули, подобно холодной клинковой стали. Даже взгляд Тана в упор не образумил — распалил хлеще. Гарат вынул кинжал из потрепанных ножен не глядя.
— Она нас не простит… — залепетала за спиной Тана шаманка.
— Иди к своему лисьему дьяволу, старуха, я не могу позволить её шавкам забрать последнее пропитание у людей!
Отсвет кинжала, словно росчерк, полоснул по рыжему меху. Тан зажмурился, ощутил, как пульс колотит в такт предсмертному вою животного.
Люди отрезают себе пути к выживанию по частям.
— Так будет с каждой дикой тварью, что посмеет поставить под угрозу выживание моей деревни, — отрезал Гарат, бросив на Тана многозначительный взгляд. — Будь осторожнее в своих проповедях. На вот, — бросил он под ноги тушку убитого зверя и издевательски улыбнулся, — передай этой своей богине.
Нэна рухнула на колени, причитая над телом зверя. Сплюнув под ноги, Гарат ушёл, и только тогда Тан позволил себе отвести взгляд от его спины.
Ты сам убил свой народ.
В груди вновь заворочалась тревога, тугим комом подкатывая к горлу, наступая на голосовые связки и лишая покоя. Тан поднял лицо вверх, ощутив, как безветрие сменилось на бриз. Но сердце чуяло, что им дело не ограничится.
— Бабушка, — настороженно бросил он взгляд на Нэну, — идем в дом. Кажется, голод и мор в планы Владычицы Лесов не входят.
— За всё надо платить, — силясь заглушить всхлип старческой ладонью, сказала она, в последний раз огладив шерсть животного. — Она не простит. Не простит смерть своего дитя!
Тан лишь озадаченно кивнул.
— Мы все расплатимся… — не успокаивалась она.
Ветер всё нарастал. Причитания Нэны было слышно уже с трудом. Туман растворился без следа, и было видно, как ветер дует с гор, сгибая могучие стволы к земле. Ир-Шаат впервые показался Тану угрожающей громадой, способной убить. Воздух летел со склона оглушительной волной.
Ленты в волосах Нэны затрепетали, задребезжали на заборах железные чугунки. Вещи на ветру трещали, словно парусина в шторм. Собаки завыли одновременно, в один голос, и от вытья их Тан чувствовал, как кровь застывала в жилах. Страх вгрызся в грудь зазубренным копьём.
Только духи способны смягчить гнев богов.
— Бора… — шепнул он, и осознание резануло ножом по сердцу.
Тан рухнул на колени рядом с убитой лисицей.
— Уходи в дом, — непреклонно взглянул на Нэну, — уходи. Я призову духов и постараюсь сделать хоть что-то.
Глянув на Тана, будто в последний раз, шаманка скрылась за дверью, явно не уходя вглубь дома: он чуял её близкое присутствие. Окунув пальцы в тело лисицы, Тан кровью её начертал на земле рунную вязь. Изобразил нужные знаки на руках и воздел их к небу, взывая к духам-защитникам деревни.
Ветер становился всё сильнее, сметая со своего пути осенние листья. Но Тан знал: сокрушительная волна ещё впереди. Губы его беззвучно шептали молитву, а сам он недвижимо сидел перед лисицей. Воздушная громада хлестала по лицу, подбрасывала комья земли, словно норовя забить шамана до смерти. Море бежало от ветра, отступая все дальше от береговой линии, обнажая дно пядь за пядью. Лодки посрывало со швартовочных мест, и теперь они, вместе с морем, будто боясь гнева Владычицы Лесов, скрывались вдали.
Тан открыл глаза, насилу справляясь с ветром. Завыл обессиленно. Духи молчали. Взгляд беспорядочно бегал от дома к дому. Ветер уносил уже даже повозки, срывал доски с заборов и лихо подбрасывал бочки. Лишь кучка жухлых алых листьев взметнулась перед глазами Тана, будто никакого шквала и не было, а затем, как по волшебству, сложилась в силуэт лисы.
«Иди за мной…»
Только смерть способна научить людей смирению.
Тан встал, провожая взглядом листья, что спокойно летели против ветра. Он будто и сам не ощущал его. Вокруг летало уже практически всё: даже крыши домов не могли устоять перед натиском стихии, люди, что не успели скрыться, подобно безвольным куклам летели в воду. Крики, конское ржание, вой собак и визг свиней, гвалт ветра в ушах, треск дерева — всё смешалось в какофонию и било по ушам. Но Тан продолжал идти.
Деревня скрылась из виду, шумы будто потонули на морском дне. Листья рассыпались прахом, метнулись в сторону, под самые лапы крупной лисы с длинным и неестественно пушистым хвостом.
«Иди за мной…»
Её серебристая шерсть была окутана лавандовым свечением. Тан чуял, что это магия. Сильная и древняя, с которой ему никогда не хватит сил совладать. И он замер в нерешительности. Знал, что за спиной гибнет деревня, но боялся сделать шаг в неизвестность. Хвост её изгибался, словно змея, то и дело меняя положение, гипнотизируя. Тан сделал шаг, но осекся, как только поймал взгляд зверя: по-человечески осознанный, очаровывающий… точно две фиалки. И странное тепло наводнило беспокойную душу.
Я должен защитить людей.
«Не бойся меня…»
Вновь шёпот раздался в голове. И он не стал. Шагнул к лисице, что тут же развернулась и пошла вперед. Они шли недолго: пока не оказались на небольшом возвышении, чуть поднявшись на склон хребта. Тан был готов поклясться, что видит, как воздух огибает их дугой, не тревожа и листочка вокруг. Он бросил взгляд на деревню, и сердце его сжалось: всё, что он помнил с детства, летело прочь, в лапы Морского Царя.
Лавандовая вспышка резанула по глазам. Тан инстинктивно прикрылся рукой и чуть присел. Перед ним стояла уже не лисица — живая богиня, в которой от зверя остались лишь цвет глаз, серебро волос и хвост, что создавал за её спиной пушистый ореол.
— Тан, — протянула она, оскалившись, и шагнула к нему навстречу, — ты дерзнул воззвать к духам, чтобы они замолили ваш грех…
Придя в себя, Тан рухнул наземь, преклонив колено перед богиней. Легкие распирало. Каждый удар сердца колотил в грудную клетку, будто по мембране шаманского бубна. И он не решался заговорить, хоть и знал, что от него ждут оправданий.
— Посмотри на меня, — властный тон вгрызся в сознание, и Тан моментально повиновался. Замялся, столкнувшись взглядами.
— Прошу, — он старался подобрать слова, а затем, мотнув головой, решил, что терять уже нечего. Пока Бора сметала с лица земли его деревню, он не мог позволить себе велеречивые разговоры. — Я знаю, мы провинились пред тобой. Но молю — не уничтожай деревню. Владычица Лесов… — вновь осекся он, а затем робко прибавил: — Лисья богиня. Прошу. За глупость одного не должны страдать невинные!
Она рассмеялась: тихо, почти рокочуще. Взглянула на Тана в упор.
— А разве мои лисицы должны страдать? Или они в чем-то виноваты перед вами, — брезгливо скривилась, — людьми, что вместо собственной глупости проклинают богов?