— Почему же? — изумился Ахмади. — Еще какая наука!
— Ничего подобного. Математика — наука, физика — наука, а история — что история? С чем она работает? Со сплетнями и слухами? Да кто угодно может сесть за машину и накопать в вашей хваленой истории кучу несуразностей и неувязок! А как отличать вымысел от правды? Нравится мне или не нравится, так, что ли?
— Ничего себе! Люди изучают ее годами, есть целая куча методов, позволяющих оценить любую информацию, достоверность источника, а ты вот так вот…
— Ну, действительно, — встрял третий из нито кайса, командующий базой «Тисса». — Что значит «кто угодно»? Не может же кто угодно провести наведение орудия на цель, хотя кажется, что вот ствол, а вот мишень, совмести на глазок да пальни.
— Правильно, потому что баллистика — на-у-ка, — для пущей внятности по слогам произнес ключевое слово Белл. — Масса снаряда, траектория, законы его движения, устройство механизма наведения — все это существует. А что такое история? Одному бездельнику не дали доппаек, он написал, что голодал, а власти его игнорировали. Прошло сто лет, нашли эту запись — ой, беда-беда, огорчение, сто лет назад у нас все голодали! Так оно и делается.
— Да нет же, нет! — захлопал глазами Ахмади. — Существует масса способов проверить источник на достоверность. Кто написал, какое положение он занимал, в каких отношениях с тем, о ком он пишет, находился… Это называется «источниковедение». Это наука.
— Что, при помощи машины времени проверить? Посмотреть и убедиться?
— Нет, конечно. Но есть архивные записи, хроники, программы кабельного, постановления…
— Хотите, я вам найду в этой науке кучу ошибок? В любом периоде, на ваш выбор? Прямо в учебниках?
— Давай! — радостно принял пари Ахмади. — Пожалуйста, в первых пяти годах после высадки. Декады хватит?
— Хватит, — кивнул Бранвен. — Господа, будьте свидетелями. Я возьму школьный учебник и эти ваши… архивные материалы. И вы увидите, что все это ерунда и гадание на завтрашнем снеге.
Вечером вместо отдыха после ужина он включил терминал в своей комнате и принялся копаться в материалах. Ахмади нарочно, конечно, задал самую сложную тему. История высадки считалась изученной досконально, ибо все записи о событиях были продублированы минимум пятикратно. Известно было все — от протоколов заседаний до графиков выдачи продуктовых пайков и их составов.
Отступить Белл не мог, а потому собирался всю декаду провести, копаясь в архивных документах. Пусть он потратит на это весь оставшийся отпуск и драгоценные дни пребывания на базе отдыха, но объяснит зазнайке Ахмади и прочим, что гуманитарные науки — полная ерунда. А история из них — самая ерундовая ерунда и сборище бабьих сплетен.
Можно было, конечно, схитрить и закинуть вопрос на «Нинтай», своим заместителям. Они провернули бы всю подготовительную работу, и нито кайса осталось бы лишь обработать результаты их поисков. Но в подобной мелкой нечистоплотности Белл смысла не видел. Нет повода заказывать сеанс связи и загружать подчиненных в их личное время. Командующий базой, конечно, господин и повелитель, властный над каждой минутой жизни младших по званию, но зачем? Вопрос-то ценой в два плевка…
Любому здравомыслящему человеку ясно, что пресловутая история — не наука. Если же кому-то это ясно недостаточно хорошо, то отчего бы и не просветить несчастных? Если профессиональный военный способен за несколько дней найти в ортодоксальной теории зияющие дыры, то ясно, какова цена всей науке.
Нито кайса шлепнул по заднице девку-горничную, та тоненько захихикала и качнула крутым бедром. Одним из достоинств базы отдыха было изобилие подобных девиц. Ни с одной не возникало проблем, любую можно было поманить пальцем и заполучить в свое полное распоряжение. Причем девки все как на подбор отличались молодостью и привлекательностью, не казались потасканными. Для неженатых офицеров это значило очень много.
Бранвен усадил девицу на колено и вновь уставился на экран. Одной рукой он двигал манипулятор, другой исследовал прелести горничной. Прелести отличались свежестью и упругостью, но корабельный журнал показался вдруг куда интереснее. Белл еще раз просмотрел параметры доступности документов, убедился, что работает только с открытыми материалами. Так было интереснее.
Потом он начал проверять, а существуют ли вообще данные, доступ к которым ограничен. Выученные еще в Академии правила поиска и обработки информации сейчас очень пригодились. Впервые в жизни. Тогда Бранвену казалось, что теория защиты информации — очередная ненужная дисциплина в ряду подобных.
Закрытых документов, относящихся к периоду высадки, во всепланетном архиве не оказалось вообще. Он искал их всеми возможными способами — по перекрестным ссылкам, по именам составителей, по цитатам и номерам распоряжений. Ничего. Вся информация была полностью открыта, даже данные по обороноспособности уже лет триста как были рассекречены и свалены в открытых архивах Совета Обороны.
Это настораживало больше, чем требования ввести личный идентификационный номер. На всякий случай Белл проверил даты последних обращений к документам. Все они заканчивались в первых годах пятого века. Почти сто лет до этих данных никому не было дела. Ахмади, должно быть, знал, что выбирает заведомо неразрешимую задачку.
Бранвен оставил в памяти поисковой системы закладки и обратил, наконец, внимание на изнывающую от показной страсти девицу. Впрочем, может быть, и от вполне искренней страсти. Отличная фигура профессионального военного, почти белые, «снежные» волосы до лопаток, привлекательное мужественное лицо… достаточно, чтобы понравиться шлюшке. Светло-серые, почти белые глаза — еще большая редкость, пожалуй, на всю планету второй пары таких не сыщешь. Отцовское наследство, как и волосы.
К сожалению, для того чтобы жениться на дочке кого-то из «тысячников», этого недостаточно. Можно даже пожалеть на досуге, что на Синрин выбирают отцы и братья, а не сами женщины. «Тысячники» же крайне неохотно принимают в свой круг поднявшихся из простонародья. Даже если такой выходец с первых уровней к шестнадцати годам стал командующим базой противокосмической обороны.
Впрочем, в отсутствие невесты с золотой татуировкой между бровей можно ограничиться и дочерью младшего брата какого-нибудь «тысячника». Не вполне то же самое, но случается иногда, что род прерывается, и тогда ему наследуют побочные ветви семьи. Нужно присмотреться, проверить, нет ли подходящих девиц на выданье…
Материалы, связанные с религией, Бранвен просмотрел в последнюю очередь, от полной безнадеги. Кажется, окаянный Ахмади оказался прав. Изложение истории в учебниках никак не расходилось с архивными документами. Но материалы жрецов его удивили и даже слегка испугали. Как всем известно, в первый же год высадки все колонисты приняли истинную веру и законы Мана. Это наша опора, цемент, скрепляющий общество, надежда на спасение в грядущих после смерти мирах. Однако ж, оказывается, что у первых колонистов были какие-то свои верования. Еретические и ошибочные, конечно. До такой степени ошибочные и еретические, что никто и не скрывал их названия и суть. В первые годы жрецы написали два десятка трудов, в мелкий щебень разносящих тезисы старых религий, тем и ограничились. А со временем и труды были забыты — изучали их только посвященные трех старших кругов.
Труды эти мог прочитать кто угодно; правда, желающих ковыряться в текстах, изобиловавших непонятной древней терминологией, не находилось. Бранвен с трудом заставил себя продраться через длинные абзацы устаревших слов и неведомых понятий.
Среди многих вер и суеверий отчетливо выделялись четыре. Каждая была связана с происхождением первых поселенцев. Так, семьи будущих «нихонс» следовали загадочным буддизму и синтоизму, семьи «араби» — некоему магометанству, а крайне немногочисленные «гэлы», предки Бранвена, — с трудом выговариваемому католицизму. Положения ереси предков показались смутно знакомыми. Какая-то часть высказываний в Законах Мана совпадала с ними по смыслу. Буддизм и синтоизм ничего общего, на первый взгляд, с истинной верой не имели.