Фархад благосклонно кивнул, но Дзиро не ушел. Замер в угодливой позе у двери, как всегда улыбаясь. Консультанту Наби понадобилось секунд пять на то, чтобы пробиться за ширму улыбки. Немного робости, немного злорадства, азарт. В руке секретарь держал плоскую квадратную коробочку с диском. Красная маркировка. На такие обычно записывали наиболее ценные данные.
— Что там у тебя?
— Записи с мониторов наблюдения, касательно кайсё Белла. Я подумал, что вам захочется с ними ознакомиться.
— Дай сюда. Иди.
Через час Фархад сидел на койке, поджав ноги. Проектор отображал на стену роскошный кадр из разряда любительской порнографии. Изображение было достаточно четким — видимо, камеры работали сразу в нескольких режимах, и совмещенная картинка позволяла разглядеть все детали. Звук аккуратно расшифрован и записан в отдельный файл, потом добавлен в качестве субтитров.
«Славный парень» Фархад пощелкал пультом проектора, вновь насладился избранными моментами и ухмыльнулся. Парочка отлично повеселилась нынче ночью. Теперь настал его черед веселиться, а заодно и проучить так некстати вмешавшегося вчера в перерыве Белла. Наказание будет жестоким, очень жестоким. Кайсё Белл забрался слишком высоко — тем дольше и болезненнее окажется падение.
Фархад выпрямил спину, прикрыл глаза, вызвал на экран опущенных век изображение языка пламени. Поначалу оно не хотело разгораться, мигало и исчезало, но несколько минут сосредоточения сделали свое дело. Три лепестка пламени, трилистник, горели перед внутренним взором ровным светло-оранжевым пламенем. Тепло коснулось щек, потом двинулось ниже, по рукам, по животу.
В очистительном огне сгорало все мелочное, суетное, лишнее. Перед ликом пламени все терзавшие душу страсти казались незначащей ерундой. Они быстро прогорали, не оставляя по себе даже пепла. Возбуждение — вполне понятное, у него год не было женщины, — оставило первым. Следом осыпалось хрупкой окалиной желание мести. Мелкое, низменное желание. Наказывающий должен быть бесстрастен и справедлив. Нужно карать грех, но любить грешника.
Преступление Белла будет наказано. К полудню на стол Мани-рану ляжет подробный отчет. Видеозапись с комментариями и заключение Фархада. Меру пресечения определит Верховный жрец и Совет Обороны.
Дальше настал черед гореть более сильным страстям. Он позволил себе слабость, он возжелал нечистых женщин. Обеих; но, пожалуй, черноволосую — сильнее. Они заставляли его мечтать о себе, о власти над ними, над стройными телами, об удовольствии, которое мог бы подарить грех. Недостойное, презренное желание. Пусть пламя выжжет его дотла.
Когда разум был достаточно очищен, Фархад представил себя входящим в огонь. Языки пламени лизнули его лицо, спалили волосы, заставили кожу вздуться пузырями. Как всегда, тщеславие и низменный страх боли попытались удержать его, но Фархад с презрением отверг их мольбы и двинулся дальше. Очистительный огонь сжигал грешную плоть до самых костей, силился выжать из упрямо сомкнутых губ крик, но сгорающий был сильнее. Ни крика, ни стона не позволил он себе, даже когда пламя пожирало его внутренности.
Потом он просто перестал чувствовать, думать, быть…
Обычная ежеутренняя медитация, назначенная себе еще год назад. Он был виновен, виновен в страшном преступлении, наказан, но еще не искупил свою вину. Только каждодневное испытание могло его спасти.
Как всегда после сеанса наказания, на коже выступила испарина, а щеки были солоны от слез. Фархад отер лицо и отвесил себе пару пощечин. Тело было слабее духа, оно сдавалось под натиском мысленного испытания. Роняло слезы, плакало потом, иногда пыталось прервать медитацию, отзываясь тошнотой или головной болью, мешавшей сосредоточиться… Но хозяин тела был упрям.
Пара минут в душевой кабине, полчаса на неспешное одевание. Мускулы постепенно пробуждались ото сна. Онемение покинуло шею и плечи, оставшись лишь неприятными отголосками в мышцах, шедших вдоль позвоночника. Здесь мог помочь только массажист, но времени на него уже не было — до завтрака оставалось всего лишь полчаса.
В одиночестве принимая пищу, Фархад составлял план сообщения для Мани-рану. Нужно приложить не только обработанную Дзиро запись, но и оригиналы — их подвергнут экспертизе. Сделать нарезку из вчерашних диалогов в переговорной. Все эти улыбки и соглашательство кайсё Белла, его последующий вызывающий поступок — ничто не должно укрыться от глаз Верховного жреца. Совет Обороны и Синрин Кайдзё Дзиэтай будут протестовать, ох, как они будут протестовать, особенно последний. Будут пытаться выгородить своего ставленника, оправдать его любой ценой… нельзя оставлять им шансов.
Фархад отодвинул пустую тарелку, которую тут же забрал стюард, и принялся за взбитые сливки с клубникой. Любимое лакомство, которое в последний год доставалось ему слишком редко — натуральные продукты не входили в рацион младших офицеров, — почему-то горчило на языке.
Он знал, почему. Огонь обманул его, не сжег дотла все лишнее. В том, как светловолосая шлюха обнимала напарника, было слишком много искренности, желания и безотчетной готовности доверять, принимать и дарить. Фархад хотел оказаться на его месте. Но — с другой женщиной, с той, что заставила ненавидеть себя с первого взгляда, с первой минуты. Он ненавидел черноволосую, но хотел, чтобы она его любила. Хотел взять ее за волосы, поставить на колени перед собой, и — чтобы она благодарила за каждое прикосновение, за каждую минуту, проведенную рядом…
Вазочка с недоеденными сливками полетела в стену.
Все шло прекрасно, просто прекрасно — вот уже второй час подряд. Вчерашнее позорище, дикая даже для столь далеких от дипломатических сфер переговорщиков вереница ошибок, осталась позади. Секретари потрудились как миленькие, особенно Щапов. В тексте мирного договора, самого главного на сегодня, не было ни единой ошибки. Безупречные, хоть и нестерпимо тяжеловесные формулировки, полная идентичность текстов на обоих языках. Никаких досадных глупостей, не за что зацепиться.
Даже торговля по принципиальным пунктам — сроки действия мирного договора, процент сокращаемых с обеих сторон мощностей, условия разрыва, — протекала гладко и мирно. У каждой стороны был свой предел, за который отступать нельзя, и в этих границах можно было договариваться об уступках, проявлениях доброжелательности и искренности намерений.
Пожалуй, эти переговоры проходили куда лучше, чем те, в которых в прошлый раз участвовала Аларья. Тогда всего-то решали вопрос о взаимном ненападении на ряд гражданских объектов обеих планет, а скандала было… Высокие договаривающиеся стороны то и дело устраивали друг другу сцены, поливая оппонентов изысканными и не очень помоями. Здесь же ничего подобного еще не случалось, даже забавы Фархада Наби казались невинными шалостями.
— Шесть месяцев Вольны нас никак не устраивают. Только шесть наших месяцев, — сказал Бранвен. — То есть, двести сорок суток на консервацию этих производств. Здесь уступить мы не можем…
— Хорошо, но первый этап начнется через декаду после подписания договора. Это вас устраивает? — сверившись с инструкциями, ответила сестра.
— Да, вполне… взамен мы мо…
Оглушительное чваканье; за долю секунды заполонившая комнату аммиачная вонь. Стена за спиной секретаря Щапова вспухла гигантским черным пузырем. Одновременно вскочили оба охранника, доселе беззвучные и совершенно незаметные в своих серо-стальных, под цвет отделки стен, комбинезонах. Аларья рефлекторно втянула голову в плечи и задержала дыхание.
Пузырь еще больше выпятился вперед и прорвался по центру. Края его пенились; из темного овального туннеля высотой в пару метров шагнули два человека. В руках оба держали черные продолговатые предметы. Впереди шла полуобнаженная рыжеволосая женщина. Она подняла черную трубку на уровень груди…больше ничего Аларья разглядеть не успела.
Охранники отреагировали мгновенно. Две бело-лиловые молнии перечеркнули фигуры.