- Господа, я поддерживаю эти кандидатуры, - объявил Седляк. – Кужмич - обязательно!
- Так что… - пожелал подвести итог диспута Кржижановский.
- И еще обязательно – пан судья Ивицкий! – закричал аптекарь.
Мертель не смог справиться с возмущением:
- Ну вот вам! У нас имеется уже четверо: Кужмич, Венцель, Стасинка, Ивицкий, то есть – без Трыгера и Островского! Черт подери – для этих двоих место должно быть! Люди, да вы разве не понимаете, что…
- Господа, так можно ссориться несколько суток! – притормозил Мертеля редактор Клос. – Давайте решим проблему голосованием, пусть решит большинство собравшихся.
- Правильно! – крикнул начальник почты.
- Действительно, весьма разумное предложение, - присоединился ювелир.
- Я тоже так считаю, - согласился полицейский.
- А почему большинство? – спросил директор кинотеатра.
Мертель повторил вопрос, словно был эхом Кортоня:
- А действительно, почему, простите меня, большинство?
- А потому, что большинство больше меньшинства, - пояснил ему Бартницкий.
- Но это всего лишь с точки зрения математики.
- Даже и демократии, - поправил его Клос. – Любая демократия основана на большинстве.
- А охлократия – нет? – с издевательской усмешкой спросил профессор.
- Я говорю о настоящей демократии!
- Да? И что же вы считаете настоящей демократией?
- Свободный выбор, профессор, свободный выбор.
- Это какой же?
- Такой, который является непринужденной демонстрацией многих людей, мыслящих идентично. То есть, голосующих одинаково.
- Станьчак понимающе покачал головой:
- Ясно! Если большое количество верующих в одно и то же, представляет собой аргумент, тогда очень легко прийти к выводу: все должны жрать дерьмо, ведь миллионы мух ошибаться не могут!
- Вам снова шуточки, пан профессор! – вздохнул Клос. – У вас, действительно, что-то серьезное против демократии?
- Немногое, дорогой мой редакторишка. Лишь то, что при демократии голоса людей образованных, людей разумных и честных учитываются точно так же, как и голоса неграмотных, бандитов и проституток. А поскольку в каждом государстве всегда больше дураков, разбойников и женщин легкого поведения, чем людей разумных и праведных – тогда следует признать, что демократия не является безошибочной, если смотреть на нее со стороны выборных урн.
Большие настенные часы пробили очередной час, заглушая очередное вмешательство адвоката Кржижановского:
- Пан профессор, ваши спекуляции, софизмы и остроумные словечки просто восхитительны, но мне кажется, что в нашей ситуации они только пустая потеря времени. У нас нет времени на подобную словесную эквилибристику, когда решается вопрос о человеческих жизнях. Я за предложение пана редактора – пускай решает большинство.
- Правильно, господа, правильно! – оживился старший сержант Годлевский. – За этим столом проституток и безграмотных я не вижу. Пан редактор, говоря о выборе, имел в виду выбор, который делают люди первоклассные… то есть, солидные, правда?
- Да, пан сержант. Я говорил о выборе, что и есть демократией, где решает разумное большинство, а вот меньшинство…
- Неразумное, темное меньшинство? – продолжил за Клосом изумленный ксендз.
- …а меньшинство должно такому выбору подчиниться.
- Замечательно, - подытожил адвокат. – Голосуем поочередно. Может, сначала проголосуем или забаллотируем кандидатуру директора Кужмича, а потом…
- Нет! – воспротивился Мертель. – Начнем с того: кто против Трыгера и Островского?... Кто против того, чтобы выкупить Трыгера и Островского – пускай поднимет руку!
Молчание, которое воцарилось теперь, было самым глубоким из тех, что случались за этим столом. Даже курильщики перестали затягиваться. Под инквизиторским взглядом Мертеля и Кортоня некоторые опускали взгляды. Поднимающийся над столом аромат трубочного табака философа подавлял никотиновую вонь сигарет и самокруток, но никак не смягчал стресса группы мужчин, окаменевших, словно по мановению волшебной палочки. Со стороны сада доносился шум ветвей, истязаемых усиливающейся грозой. Резко потемнело – весь мир залила густеющая серость. Профессор первым нарушил эту кладбищенскую атмосферу:
- Мои поздравления господам партизанам! И вправду – гениальный трюк!
Это осмелило аптекаря:
- И вовсе не гениальный, а бандитский, цель которого состоит в том, чтобы запугать всех здесь сидящих!
- Пан Брусь совершенно прав – это скандал! – воскликнул Седляк. – Господа, не позволим этим людям запугать нас!
- Мы ждем, когда вы подадите нам пример, пан начальник, - буркнул Кржижановский.