- Я исповедую женщн, потому знаю, что…
- Эй, попик, нечего выдавать тайны исповеди! Ведь исповедникам такое запрещено!
- Я всего лишь хотел сказать, что знаю…
- Пан ксендз не знает даже, как женщина сложена, разве что вы осмотрелись в момент собственного рождения! – снова перебил священника Станьчак. – Но это все мелочи по сравнению с тем, что вы не знакомы с церковными текстами.
- Священное Писание и отцы Церкви трактуют каждого одинаково, и женщину, и мужчину! – заявил Гаврилко.
- Быть может, какие-то писания и отцы каких-то там Церквей – да, но не отцы той Церкви, к которой принадлежит пан ксендз!... "Женщина – вот причина всяческого зла"; "Женщина – это животное несовершенство"; "Женщины – это безбожные фурии похоти"… И знаете, пан ксендз, кого я процитировал? Епископа Максимума Тувинского, святого Фому Аквинского и Тертулиана! Каждый из этих святых отцов разделял мнение язычника Гесиода, что "Женщина есть чумой, с которой мужчины должны жить; она – чудовищное искушение с мозгами суки и с воровской натурой"…
- Ну вот, перед нами ходячая антиженская энциклопедия! – усмехнулся (снова криво) Седляк.
- А это привилегия читающих людей, дорогой мой почтмейстер! Учтя мнение церковных авторитетов, которых я процитировал, предлагаю, господа, вместо четырех самцов отдать Мюллеру на заклание четыре бабы. Что вы на это?
- У меня другое предложение, - заявил Брусь. – Я предлагаю сдать пана профессора на лечение. Возможно, купание в холодной водичке ему поможет!
- А почему не в святой, пан магистр? – спросил Седляк. – Если понадобятся обряды по изгнанию дьявола – пан ксендз у нас имеется.
- Я хочу сказать, - объяснил Брусь, - что этот человек издевается над человеческой жизнью.
- Не над человеческой жизнью но над этим шабашем, милостивый пан, - пожал плечами Станьчак.
- Не было бы никакого шабаша, если бы вы, профессор, были более серьезны, когда решаются проблемы, над которыми никак смеяться не стоит, - сказал Кржижановский.
- А как я должен сохранять эту вашу серьезность, когда гражданина Зыгу обзывают здесь торговцем живым товаром? Разве мы, обсуждая, кого отдать Мюллеру под нож, не занимаемся чем-то иным, чем торговлей живым товаром?
- Итак, нам ясно – профессор против договоренностей между паном графом и Мюллером, он даже против всей нашей дискуссии, - объявил Хануш.
- Но почему же! Я не против, и никогда не буду против договоренностей между графьями и гестаповцами, ибо, как уже говорил – мне не насрать на то, кого фрицы пришьют, а кто останется в живых, благодаря капризам судьбы. Не против я и данной дискуссии…
- Тогда, почему же вы назвали ее шабашем?! – рассердился Кортонь.
- Потому что она и есть видом шабаша… Впрочем, не я первый воспользовался здесь этим словом… Да и почему я должен быть против? Я люблю забавные сборища. А чтобы было еще забавнее: давайте проголосуем, выдавать или нет альфонса? При случае посмотрим, у кого перед ним имеется долг благодарности.
- Профессор, вы, видимо, желаете нас отвратить, а не побудить к голосованию!... – произвел свою оценку Мертель. – Зачем вы нас пугаете? Может, у вас самого долг благодарности к этому Зыге…
- Ба! Да если бы я такой долг имел, то разве гордился бы сейчас, что ко многим грешницам отнесся лучше, чем Христос!
- Не упоминай имени Божьего все и таким способом, брат! – пожурил философа ксендз.
- Бог мне простит, пан ксендз, это его профессия. При условии, что он вообще что-то услышал, ибо, откуда мне быть уверенным, что он находится среди нас?
- Потому что Бог повсюду!
- И в Треблинке тоже?
- Это уже демагогия!
- Естественно. То есть, он находится повсюду?
- Повсюду!
- Понятно. Он повсюду, поскольку по самому определению он вездесущий. Жаль только, пан ксендз, что по сути своей он еще и молчащий. И результатом этого становится, что, будучи соучастником всех существенных собраний, он не является полноценным партнером, ведь что это за участник дискуссии, который избегает диалога?
- Господь Бог говорит иначе…
- Безгласно?
- Голосом других людей.
- Понимаю – гласом избранных. Хотя бы, гласом пана ксендза…
- Надеюсь, что так, брат мой! Я против того, чтобы выдавать Мюллеру людей в жертву, любых людей!
- Так это и есть "vox Dei"[24]!
- Наверняка, такова воля Божья по данному вопросу!
- А где была его воля в сентябре тридцать девятого?
- Бог вмешивается иначе…
- Ага, как в Катыни и Пальмирах?
- Боже милостивый, да перестаньте же все время кощунствовать!
- А ведь они тоже рассчитывали на милосердие Божье, святой отец!... Те, кто закрыты в подвале у Мюллера, гораздо больше рассчитывают на выкуп или же на то, что их отобьют партизаны. Но мы уже знаем, что никакой вооруженной операции не будет, поскольку тогда бы господа Мертель с Кортонем не орали бы тут так сильно за господ Трыгера с Островским. Vulgo: все теперь в наших руках. Правда, только в отношении нескольких ближних – четверых, которые продолжат свое существование, и четверых которых незамедлительно пришьют – но все зависит от нас. Блаженное чувство всемогущества! Как это здорово, выручать Господа Бога – а, господа?!