Виктор. Но кто-то же должен был позаботиться о нем!
Уолтер. Он не был болен и прекрасным образом мог работать.
Виктор. Работать? В тридцать шестом? Без денег, без профессии?
Уолтер. В крайнем случае мог жить на пособие! Кто он такой был, в конце-то концов? Король в изгнании, что ли? А что делали тогда, в тридцать шестом, остальные сто пятьдесят миллионов? Как-нибудь не пропал бы! Надеюсь, что ты хоть теперь это понял?
Виктор. Хватит с меня. Опять та же старая песня. Пошли отсюда, Эстер. (Быстрыми шагами направляется к спальне.)
Уолтер. Вик, погоди. (Пытается остановить Виктора, тот отдергивает руку.) Я вовсе не хочу унизить его. Я его тоже любил по-своему.
Эстер. Послушай, Вик, может, вам в самом деле стоит поговорить об этом?
Виктор. Не думаю. Мне совершенно все равно, что он может мне сказать. (Снова поворачивается, чтобы идти в спальню.)
Уолтер. Он тебя эксплуатировал!
Виктор останавливается и поворачивается к Уолтеру с искаженным злобой лицом.
Это тебе тоже все равно?
Виктор. Договоримся раз и навсегда: я не был ничьей жертвой.
Уолтер. Именно это я и пробую тебе объяснить. Я вовсе не пытаюсь смотреть на тебя сверху вниз.
Виктор. Нет, пытаешься! Ты и не подумал бы говорить мне все это, если бы у меня был достаточно толстый бумажник! Прости, но этот разговор мне не по душе. У меня не было выбора. В холодильнике— хоть шаром покати, а он сидел вон там с отвалившейся челюстью. Не я завел этот разговор. Но когда ты начинаешь твердить о свободе выбора и о том, что мне следовало заниматься наукой, приходится отвечать.
Уолтер. Понимаю. По-твоему, все было иначе. Допустим, но как — иначе? Объясни.
Виктор. Ты только недавно выздоровел. Может, не стоит растравлять себя этими разговорами?
Уолтер. Стоит. Это важно для меня!
Виктор. Не думаю. Все давно прошло и забыто.
Эстер. Я верю, что Уолтер пришел сюда от чистого сердца, а ты даже не желаешь подумать над его предложением.
Виктор. Я уже сказал, что подумаю.
Эстер. Заранее зная, что откажешься! А по-моему, гораздо лучше прямо сказать ему всю правду. Хуже, чем есть, все равно не будет.
Виктор. Какую правду? О чем ты…
Внезапно из спальни появляется Соломон.
Эстер. Боже мой, что вам еще надо?!
Соломон. Я просто хотел, чтобы вы не подумали, что я не согласен сделать вам оценку. Если вы настаиваете, я могу.
Эстер. А вы не могли бы оставить нас в покое?
Соломон (неожиданно ткнув пальцем в Виктора). Что вы все к нему пристали? Он полицейский! Я — оценщик, он — доктор, а он — полицейский. Что вы думаете, кому-нибудь станет хорошо, если вы разорвете его на куски?
Эстер. Виктор, я тебя прошу: или он или мы, но кто-то должен уйти из этой комнаты!
Соломон. Не надо волноваться, Эстер, разрешите, я… (Быстро подойдя к Уолтеру.) Доктор, слушайте меня, я дам вам совет: вы оставьте это с налогом! Я вам скажу, что может получиться: вы получите скидку в этом году, но откуда вы знаете, что они не перерешат все дело через два-три года и вам не придется доплачивать вашу разницу? Не мне вам говорить, что на федеральное правительство никогда нельзя положиться. Я очень хорошо вижу, что вы хотите оказать им любезность (к Эстер), но пройдет два-три года, пока вы узнаете, во что ему может обойтись эта любезность. Другими словами, я хочу сказать вам, дети мои, что…
Эстер. Что вы хотите сами заполучить эту мебель?
Соломон (кричит на нее). Эстер, если бы я не хотел эту мебель, я бы не покупал эту мебель! Ну, что они могут здесь решить? Все это будет еще зависеть не от них, а от федерального правительства, как вы не понимаете? А раз они сами не могут все решить, так лучше пусть бросят это занятие! И, пожалуйста, послушайте меня и сделайте, как я вам говорю! Я не такой уж дурак! (Дрожа от возбуждения, уходит в спальню.)
Уолтер. Пожалуй, то, что он сказал, разумно. Возьми и продай ему все это на корню, Вик! Может, после этого нам удастся сесть и нормально поговорить. А то обстановка действительно не очень подходящая. Я позвоню тебе на днях?