Эстер. Интересно, на скольких «кадиллаках» может ездить один человек?
Виктор. Именно поэтому он и дальше будет ездить на «кадиллаках». Люди, которые любят деньги, пс любят выпускать их из рук.
Эстер. Не понимаю тебя! По-твоему, если он не возьмет этих денег — он подаст нам милостыню. А по-моему, он просто выполнит свои моральный долг!
Виктор. Эстер, ты иногда вдруг начинаешь изрекать прописные истины! Моральный долг! Он даже не поймет, о чем я с ним говорю.
Эстер. Так заставь его понять! Плохо, что ты сам мало веришь в это. Или притворяешься, что не веришь.
Виктор. Ты что, хочешь, чтобы я ему изрек: «Сие твой долг предо мной!»?
Эстер. Вик, он сделал карьеру только благодаря тебе! По какому такому закону он имел тогда право учиться, а ты не имел?
Виктор. Прошу тебя. Не будем начинать все с начала.
Эстер. А откуда же? Ты и учился лучше, чем он. И если бы ты не взвалил на себя заботу об отце, он бы ни за что не кончил свой медицинский институт. Это и есть его долг перед тобой. И пора ему напомнить об этом, как делают в таких случаях нормальные люди! Все это стоит, наверное, приличных денег.
Виктор. Сомневаюсь. Антикварных вещей здесь нет и…
Эстер. Ну, конечно, раз это наше, значит, оно ничего не стоит!
Виктор. Зачем ты так?
Эстер. Затем, что как раз так мы с тобой и рассуждаем, всю жизнь! А здесь мебели, и довольно интересной, целый дом! И люди платят за такую мебель деньги! И ее тут, наверно, на тысячи долларов!
Виктор. Эстер, не надо. Мы с тобой обязательно поспорим, и я…
Эстер. Прекрасно, давай поспорим! Когда ты хочешь, ты отлично умеешь спорить. Все дело в том, что тебя кго-то убедил, что ты можешь играть только вторую скрипку. Господи, до чего мы с тобой похожи, просто ужас!
Виктор. Этот человек даже не подошел к телефону. Как и с чего я начну…
Эстер. Пиши ему письма, стучи кулаками в дверь! Пусть знает: все, что здесь, — твое!
Виктор. А что ты так волнуешься?
Эстер. Во-первых, я надеюсь, что это поможет тебе наконец решиться и уйти в отставку.
Пауза.
Виктор (тихо и как бы нехотя, словно сообщая ей это по секрету). Пожалуй, меня останавливают даже не деньги…
Эстер. Тогда что же? Я думала, что, получив маленькую передышку, ты месяц-другой отдохнешь и соберешься с мыслями: чем заняться дальше.
Виктор. Я и сейчас ни о чем другом не думаю. Но думать можно и не увольняясь.
Эстер. А что проку?
Виктор. А по-твоему, это так легко решить? Мне скоро пятьдесят. А в пятьдесят просто так, за здорово живешь, новую карьеру не начинают.
Эстер. С таким настроением, как у тебя, лучше вообще не начинать. Тебе, наверное, кажется, что у тебя впереди непочатый край времени…
Виктор. Мне это не кажется.
Эстер. Если бы ты еще три года назад вернулся в институт, ты бы уже заканчивал курс. И у тебя уже сейчас могло бы оказаться па примете место по душе. Так или нет?
Виктор. Ладно. В четверг подаю заявление. Надеюсь, дальше мы можем говорить сидя?
Эстер. Каждый раз так: завтра, в четверг, на той неделе. А проходят месяцы. Ты становишься еще хуже меня. Вик, ты должен мне обещать… ты уйдешь в отставку и тогда…
Виктор. Не пойму, почему тебе вдруг так загорелось…
Эстер. Вдруг! Я говорю об этом, не переставая, уже три года. Говорю с той минуты, как ты отслужил свое.
Виктор. Но это еще не три года…
Эстер. В марте будет три. Три года!
Виктор (так, словно это только что окончательно до него дошло). Ну, хорошо. Давай поговорим. Может быть, прямо в четверг.
Эстер. А у меня предчувствие, что все эти разговоры будут тянуться, пока тебе не стукнет шестьдесят пять. Надо не говорить, а сделать!
Виктор. Скажу тебе честно, я не совсем уверен, что все это реально. К тому времени, когда я смогу взяться за что-то новое, мне будет уже пятьдесят три — пятьдесят четыре.
Эстер. Ты не знал этого раньше?
Виктор. Знал, но когда доходит до дела, все выглядит иначе. И я уже не уверен, что в этом есть хоть какой-то смысл.
Эстер (отодвигаясь от него, с отчаянием). Я тысячу раз тебя предупреждала, что так оно и будет! Но если в этом был смысл раньше, значит, он есть и сейчас! У тебя впереди еще двадцать лет, и за эти двадцать лет ты успеешь сделать тысячи интересных вещей. Ты же такой молодой, Вик!