Виктор. Я?
Эстер. Конечно. Я уже нет, а ты — да. На тебя заглядываются все девочки!
Виктор. Мне трудно говорить о будущем, Эс. Я его себе плохо представляю.
Эстер. Вот и давай поговорим о том, чего ты не представляешь! Почему тебе непременно надо все себе представлять?
Виктор. Послушай, детка, но кто-то из нас двоих все-таки должен служить?
Эстер. Хочешь, чтобы я делала вид, что все прекрасно? А я в тупике. Я не хочу делать вид, что все прекрасно! Я десятки раз просила тебя написать Уолтеру!
Виктор. Опять Уолтер! При чем тут он? Вечно ты сводишь разговор к этому…
Эстер. Он известный ученый. Его больница — целый исследовательский институт, я читала в газете. И это его больница!
Виктор. Этот человек не позвонил мне ни разу за шестнадцать лет.
Эстер. Но и ты ему не звонил.
Виктор. Почему я должен был ему звонить?
Эстер. Потому что он твой брат, потому что он влиятельный человек, потому что он может тебе помочь. Нормальные люди так и делают, Вик.
Виктор. Очень жаль, но Уолтер мне не нужен.
Эстер. Я же не прошу, чтобы ты восторгался им. Да, он эгоист и сукин сын. Но, по-моему, он мог бы что-нибудь придумать для тебя. И я не вижу в этом ничего унизительного.
Виктор. Допустим. Но почему ты с этим как с ножом к горлу?
Эстер. Очень просто: я, наконец, хочу знать, на каком я свете? (К собственному удивлению, она закончила почти на крике. Муж молчит. И она идет на попятный.) Я готова па все, но я хочу знать: во имя чего? Все эти годы мы оба твердили: как только будет пенсия, мы начинаем жить. И после того, как мы пять лет стучались в одну и ту же дверь, она вдруг открылась, и мы стоим на пороге. Чего? Иногда мне приходит в голову, что я тебя не понимала и тебе правится твоя служба.
Виктор. Я ее терпеть не мог с первого дня.
Эстер. Тогда во всем виновата я! Я мало помогала тебе, потому что слишком малого требовала от тебя.
Виктор. Ну, положим, ты умела бывать и фурией!
Эстер. Нет, я просто старалась, чтобы у тебя был надежный тыл, ты хотел этого — и я старалась. А что толку? Господи, перед самым уходом я осмотрела нашу квартиру — нельзя ли забрать что-нибудь отсюда… Мы живем среди такого уродства! Все старое, бесвкусное, обшарпанное. А у меня был хороший вкус! А все потому, что мы всегда жили какой-то временной жизнью. Мы никогда не были кем-то, мы всегда только собирались кем-то стать. В конце войны, когда любой идиот мог нажить кучу денег, — вот когда надо было увольняться! И я знала это, знала!
Виктор. А я и хотел тогда уволиться. Эго ты испугалась.
Эстер. Потому что ты сказал, что после войны наступит депрессия.
Виктор. Пойди в библиотеку, полистай газеты за сорок пятый год и посмотри, что в них написано.
Эстер. Плевать мне на газеты!
Виктор. Клянусь тебе, Эстер, порой, слушая тебя, можно подумать, что мы никогда и не жили как люди.
Эстер. Боже, до чего права была моя мама! Почему я никогда не верю себе? Я же знала, что если ты не уйдешь из полиции во время войны, ты уже никогда не уйдешь. Понимала и молчала. Знаешь, в чем наше проклятье? Мы не умеем думать о деньгах! Беспокоимся о них, говорим о них, по они нам никогда по-настоящему не нужны. Мне нужны, а тебе — нет. Они в самом деле нужны мне, Вик. Я хочу, чтобы они у меня были!
Виктор. Поздравляю!
Эстер. Иди ты к черту!
Виктор. Перестань все время сравнивать себя с другими. Ты последнее время только этим и занимаешься.
Эстер. Значит, я не могу иначе!
Виктор. Лучший способ почувствовать себя неудачницей! Потому что все равно, всякий раз кто-нибудь тебя да обскачет! Послушай, ну что случилось? У меня есть свой характер. Так же как и у тебя. Я не изменился…
Эстер. Нет, ты изменился. Как только встал вопрос об отставке, ты ходишь как потерянный.
Виктор. Да, отставка — это проблема. И я пока не знаю, как мне ее решить.
Эстер (за ее нетерпением скрывается сочувствие). Что тебе мешает решиться? Разве ты с самого начала пс знал, что рано или поздно уйдешь в отставку?
Виктор. Это верно, но… Я уже несколько раз принимался заполнять разные анкеты. Но посмотришь на эти чертовы анкеты и ничего не можешь с собой поделать… Двадцать восемь лет жизни! Подводишь под ними черту и спрашиваешь себя: все? Неужели пора? И отвечаешь: да, пора. Но беда в том, что когда я думаю, как начинать жить заново, у меня маячат перед глазами две цифры: пятерка и ноль — и не хватает духу забыть о них. С этим надо что-то сделать. И я сделаю! Только не знаю что. Каждый раз начинаю думать и каждый раз боюсь. Например, когда я вошел сюда, я вдруг подумал: это же нужно было спятить с ума — стаскивать сюда все подряд, словно этому цены нет! Как это я еще не приволок сюда проводку и дверные замки! Я хочу сказать, что когда оглядываешься назад, многое из того, что казалось необыкновенно важным, выглядит нелепым. Взять хотя бы все, что я делал для отца, — сейчас мне это кажется просто невероятным.