— Ты считаешь меня мерзавцем, стремящимся ради удовлетворения своих прихотей ввергнуть собственный народ в пучину войны, так я тебя понял? А вспомни-ка, сколько добра я сделал для народа Маршрута Сарна, сколько денег, кстати и своих собственных, я вложил, чтобы облегчить их страдания.
— Нет, я не забыл этого. — Кай тряхнул головой. — Действительно, ты много сделал, ты основывал школы и учреждал фонды помощи, ты помогал строить больницы. Твоими усилиями были воссоединены тысячи семей, ты помогал восстановлению популяций диких животных, и я все это знаю и ценю. Эти действия заслуживают всяческих похвал, но не это является твоей главной целью, в основе всего лежит совсем другое. Вся твоя внешняя деятельность — это просто камуфляж, маска. Почему, ты думаешь, я учредил благотворительный фонд клуба Ценотаф? Потому что мне очень нравится твое движение за освобождение Конфедерации Капеллана? Нет, не поэтому. Я увидел, что как только Виктор урезал твой бюджет, то первое, что ты сделал, — сразу уменьшил финансирование своих гуманитарных программ. Я никогда не давал и не дам тебе денег ни на пропаганду, ни на оружие, потому что мне противно твое патологическое стремление разрушить Конфедерацию Капеллана.
Тормано медленно поднялся из-за стола. Он не мигая смотрел в глаза племянника.
— Ты отвергаешь и свой народ, и себя, Кай. Ты прилетел сюда, на Солярис, чтобы доказать, что сейчас ты самый лучший из всех живущих бойцов. Ты доказал это, — Тормано погрозил пальцем, — но не лги себе, ты знаешь, как много дает титул чемпиона Соляриса. Он дает власть и могущество, которым ты не хочешь воспользоваться ради своего народа.
— Меня не интересует политика, и не нужны мне ни власть, ни что-либо другое. — Кай показал рукой на раскрытое окно, за которым расстилались серые кварталы Солярис-Сити. — Я прилетел на Солярис, чтобы отдать долг памяти своему отцу. Мной двигала любовь к нему, а не страсть к политике.
— Не думал я, что мне когда-нибудь придется называть тебя лицемером. — В голосе Тормано послышалось искреннее сожаление. — Кай! — Голос дяди звучал тихо и спокойно. — Ты напрасно прячешься от политики, она уже в тебе, ты давно увяз в ней, и даже, может быть, сильнее меня.
— Нет, нет и нет! — возразил Кай. — Я всегда держусь и буду продолжать держаться подальше от всего этого.
— Не разыгрывай из себя невинную овечку, Кай, и не прикрывайся своим благотворительным фондом. Да, ты поддерживаешь гуманитарные программы, и тут действительно нет никакой политики. — Тормано ткнул пальцем в грудь Кая. — Но только на первый взгляд! Ты играешь в крупные политические игры с другими владельцами боевых клубов. Иногда ты им льстишь, иногда обманываешь, расставляешь им разные ловушки и заставляешь менять правила, но ради чего? А для того, чтобы они делали так, как нужно тебе, ты всегда гнешь свою линию и хочешь, чтобы и все остальные действовали так, как тебе выгодно! И ты мне будешь говорить, что это не политика? Тебе мало этого? Тогда я тебе скажу, что ты уже влез и в международную политику, ты публично поставил в неудобное положение герцога Риана, практически загнал его в угол!
— Нет, я не делал этого.
— Да что ты говоришь! — Дядя изобразил на лице притворную наивность. — Но кто же тогда посвящал свои битвы Виктору Дэвиону? Кто согласился предоставить ложу для Оми Курита? А теперь этот случай с герцогом Рианом. Все, дорогой племянничек, ты настолько прочно увяз в политических играх, что теперь тебе будет очень трудно выпутаться из них, я тебя уверяю. Я даже слышал, что по твоей просьбе Ком-Стар разрешит посетить Солярис некоторым клановцам.
— Нет! — гневно воскликнул Кай, сжав кулаки. Он хотел опровергнуть все, что говорит дядя, но в душе понимал, что все сказанное им — чистейшая правда. Вольно или невольно, он сделал себя таким. Ему хотелось бы верить, что в его действиях не было и нет никаких политических мотивов, но если посмотреть на все иначе, так, как смотрит Тормано... — Я только боец, и ничего больше! — Кай надеялся, что его ответ покажется Тормано более убедительным, чем ему самому.
Тормано громко расхохотался:
— Ты можешь думать как угодно, можешь считать себя только бойцом, если это дает тебе успокоение, но мне кажется, ты уже начинаешь понимать, что все твои заявления — чистый самообман, Кай. — Голос дяди зазвучал теплее, по-родственному. — С молоком матери ты всосал умение вести политические игры. От отца ты унаследовал способность идти к своей цели, не считаясь со средствами. Ты с детства видел, как он обманывал своих политических противников, на какие ухищрения он только не пускался ради служения Хэнсу Дэвиону. Тебе не уйти от себя, не уйти от политики. Не пытайся делать это, не ломай себя. Политика — твое естественное призвание. Поэтому я предлагаю тебе честно — присоединяйся ко мне. Я не предлагаю быть моим помощником, я умоляю тебя стать моим наследником, и тогда, в один прекрасный день, ты освободить Конфедерацию Капеллана от того кошмара, в котором она сейчас находится.
— Нет! — ответил Кай. — Я действительно многому научился у матери и отца, но главный урок, который я вынес, — это отвращение к убийству, а ты хочешь, чтобы я именно этим и занимался. Нет, никогда!
— И это мне говорит боец-профессионал. — Тормано усмехнулся. — Надеюсь, ты еще не считаешь меня сумасшедшим?
— Нет, ты не сумасшедший, но ты слишком поглощен своей идеей и не видишь ничего того, что происходит вокруг тебя. — Кай немного успокоился и стал говорить тише. — Просмотри все мои битвы, и ты найдешь там все: и поражения, и вереницу побед, но лишь одна моя битва закончилась гибелью противника, да и то только потому, что он оступился и ударился о стену. Это было на арене Завод, ты знаешь, там это возможно. Сколько раз я отказывался нанести поверженному противнику последний удар, удар милосердия, избавляющий от позора. Нет, я не могу и не хочу брать на себя ответственность за человеческие жизни. Я был солдатом, и на войне мне приходилось убивать, но сейчас, здесь, на Солярисе, я буду избегать убийства, насколько смогу.
— Тешишь себя иллюзиями, пытаешься внушить себе благонравие? — произнес Тормано. — Не удастся. Какая разница, где убивать — на Солярисе во время битвы или освобождая Конфедерацию Капеллана? Все едино.
— Нет, дядя, ты ошибаешься. — Кая потрясла черствость в голосе Тормано, но он старался отвечать как можно спокойнее. — Здесь, на Солярисе, убийство, смерть во время битвы допускается. Никто — ни родственники, ни владельцы клуба не подадут на меня в суд, если во время поединка я убью своего противника. Мы называем это пониманием степени риска. То, что считается убийством на улице, допустимо на арене, поскольку каждый вступивший на нее знает ее законы и согласен с последствиями.
Но на остальной мир этот закон не распространяется. Война за покорение того клочка, который остался от всей Конфедерации Капеллана, приведет к миллионам смертей. Вся планета будет разрушена. И ради чего? Ради удовлетворения эгоистических устремлений человека, который якобы знает, как лучше править страной? Это дикость. Ты, может быть, можешь принять на себя такую ответственность, но я не могу. — — Но ты должен это сделать, это твой долг.
— Мой долг — сделать все возможное, чтобы такого не случилось, — почти шепотом ответил Кай. — Я не политик, я боец. Ты напомнил мне о моем долге. Что ж, я выполню его.
Кай встал и направился к двери, но, не дойдя до нее, обернулся к Тормано:
— Я буду продолжать финансировать твои гуманитарные программы и даже согласен выплачивать тебе пенсию, если Виктор вдруг посчитает, что бюджет Федеративного Содружества не может больше позволить себе такой роскоши. Это я тебе обещаю и как твой племянник, и как боец. Как говорят клановцы, тут все заметано. Что же касается твоих действий, то мне они безразличны. Можешь доводить Сун-Цу до белого каления, можешь рассылать везде своих шпионов и террористов, делай что хочешь, я не буду тебе препятствовать. Но помогать тоже не собираюсь.
Глаза Тормано сузились и налились кровью.