Ронсон покивал:
– Вроде, логично.
– Логично? – с горечью переспросил Блэк. – А что можно выяснить по состоянию мозга робота? У него мозг позитронный, у нас – клеточный. У него металлический, у нас – протеиновый. Они разные. Их нельзя сравнивать. Но то, что они выяснят, или решат, что выяснили о роботе, станет обоснованием для запуска людей в гиперпространство. Чудовищно! Поймите, это не вопрос жизни и смерти, но возвращается нечто безмозглое. Если бы вы видели шимпанзе, вы бы поняли бы, о чем я говорю. Со смертью ясно – конец есть конец. Но это…
– Вы говорили об этом с кем-нибудь? – спросил репортер.
– Да. Они говорят то же, что и вы. Мэл, я против роботов, а остальное все чепуха. Вон, посмотрите на Сьюзен Кэлвин. Будьте покойны, она-то не против роботов. Специально прилетела с Земли ради эксперимента. Если бы за пультом был человек, она бы пальцем не шевельнула. А толку-то что!..
– Ха, – сказал Ронсон, – вы точку не ставьте. Здесь есть и еще кое-что.
– Что – «кое-что»?
– Кое-какие вопросы. С роботом мне понятно, Но почему такая секретность?
– В каком смысле?
– В прямом. Почему-то я не имею права посылать сообщения. Почему-то ни один корабль не может пролететь рядом. В чем дело? Как будто проводится еще один эксперимент. Люди о гиперпространстве знают, о том, чем вы занимаетесь, тоже знают. В чем же дело?
Блэк никак не мог успокоиться. Он злился на роботов, на Сьюзен Кэлвин и на воспоминания о потерявшемся роботе. Стоит ли, решил он, в конце концов, тратить эмоции на назойливого газетчика и на его назойливые расспросы? Посмотрим, как он отреагирует.
– Вы в самом деле хотите знать?
– Еще бы!
– Ну, что ж. До сих пор мы помещали в гиперполе предметы, в миллион раз меньше, чем наш корабль, и отправляли их в миллион раз ближе. Значит, то поле, которое мы хотим сгенерировать, окажется в миллион миллионов раз мощнее тех, с которыми мы имели дело. И как оно себя поведет, мы не знаем.
– То есть?
– Теория говорит, что корабль будет с абсолютной точностью доставлен к Сириусу и с той же точностью вернется обратно. Но какой объем пространства захватит «Парсек», сказать трудно. Мы мало знаем о гиперпространстве. Может быть, оно унесет весь астероид, с которого стартует корабль, и если наши расчеты неверны, он может и не вернуться. А может быть, и не только астероид.
– Конкретнее, – попросил Ронсон.
– Не знаю. Остается элемент статической неопределенности. Вот почему другим кораблям запрещено приближаться.
Ронсон с усилием сглотнул.
– А если оно дотянется до Гипербазы?
– Не исключено, – спокойно ответил Блэк. – Шанс невелик, иначе, поверьте мне, директор Шлосс не явился бы. Но некоторая вероятность есть.
Репортер поглядел на часы.
– Сколько осталось?
– Минут пять. Нервничаете?
– Нет, – сказал Ронсон, но тут же сел на стул и умолк.
Блэк перегнулся через ограждение. Истекали последние минуты.
Робот пошевелился.
Собравшиеся разом наклонились вперед, свет потускнел, чтобы стало виднее то, что происходит внизу, но это было лишь первое движение. Робот протянул руку к рычагу.
Блэк ждал последнюю секунду, когда робот дернет рычаг к себе. Все варианты того, что может произойти представились ему разом.
Короткий промельк, который обозначает уход и выход из гиперпространства. Хотя временной зазор и ничтожен, но точка финиша немного сместиться, и будет промельк. Так было всегда.
Далее, по возвращении может выясниться, что выровнять поле в огромном объеме космического корабля не удалось. От робота тогда останется груда лома. От корабля тоже.
А может быть, расчеты ошибочны, и корабль попросту не вернется. Еще приятнее, если и Гипербаза уйдет с кораблем и тоже не вернется.
Нет, ну разумеется, все может кончиться хорошо. Промельк и корабль появляется в прежнем виде. Робот, при полной ясности позитронного сознания, встает и сообщает об успешном завершении первого путешествия созданного человеком предмета за пределы Солнечной системы.
Счет пошел на секунды.
Робот обхватил рычаг, с силой рванул к себе…
И – ничего.
Ни вспышки, ни… – ни-че-го!
«Парсек» не покинул обычного пространства.
Генерал-майор Кэллнер мягкой фуражкой промакнул лоб, обнажив лысину, состарившую бы его лет на десять, если бы его лицо и так уже не состарила усталость. Прошел почти час, и ничего не было сделано.
– Что же случилось? Что случилось? Не понимаю.
Доктор Мейер Шлосс, сорокалетний «величавый патриарх» молодой науки о гиперполевых матрицах, уныло проговорил:
– С основами теории все в порядке, клянусь чем угодно. Какая-то механика отказала. Наверняка, – повторял он, как заведенный.
– По-моему, все проверено.
Ответ звучал тоже не в первый раз.
– Да, безусловно, сэр. Но…
И так далее.
Они сидели друг против друга в кабинете Кэллнера, запершись изнутри, и старательно отводили глаза от Сьюзен Кэлвин.
Ее бледное лицо с тонким ртом было бесстрастно.
– Вы можете утешаться тем, что я вас предупреждала заранее. Успех всего предприятия был с самого начала сомнителен, – холодно сказала она.
– Сейчас не время для старых споров, – простонал Шлосс.
– А я и не спорю. «Ю. С. Роботс энд Мекэникл Мен Корпорейшн» поставляет специализированных роботов любому заказчику для любых непротивозаконных действий. И мы свою часть работы выполнили. Мы сообщали вам, что не гарантируем достоверность выводов о человеческом мозге на основании данных по позитронному мозгу. Здесь мы ответственности не несем. Спорить не о чем.
– Проклятие, – Кэллнер говорил почти умоляюще.
– Хватит об этом!
– Что же мы упустили? – пробормотал Шлосс, невольно возвращаясь к своим мыслям. – Пока мы точно не выясним, что делает с мозгом гиперпространство, мы не можем двигаться дальше. По крайней мере, робот мыслит математически. Это могло стать первым шагом, началом. И пока мы не попытаемся… – Он поднял ошеломленный взгляд: – Доктор Кэлвин, нас не интересует ваш робот. Плевать нам и на него, и на его позитронный мозг. Вы поняли меня или нет?! – В голосе прорезались визгливые нотки.
Робопсихолог ответила почти с той же монотонностью, что обычно, но Шлосс сразу же замолчал.
– Нельзя ли обойтись без истерики? В моей жизни было много критических ситуаций, и ни одна из них в истерике не решалась. Я хочу получить ответы на некоторые вопросы.