Каким-то совершенно потерянным голосом Мари-Лизет сказала после непродолжительной паузы:
— Не понимаю, почему, если ты не разделяешь наши цели, ты поехал тогда в Монреаль? Почему бросил бомбу? Я-то полагала, что ты проделал это из-за того, что тебя переполняла ненависть.
— Ну, если уж тебе так хочется знать это, — ответил он голосом, по тону которого можно было заключить, что его терпение уже на исходе, — признаюсь, что таким образом я намеревался дискредитировать сразу несколько человек. Я надеялся, что благодаря взрыву многие будут весьма напуганы. Те, кому удастся уйти, будут вынуждены скрываться в подполье. Ну а мне благодаря этому удастся прервать все эти ставшие уже обременительными связи.
В помещении воцарилась гнетущая тишина. Если бы не прозвучавшие вскоре шаги, я бы подумала, что они ушли из сарая. Прошло несколько томительных минут ожидания. Когда через некоторое время я вновь услышала голос Мари-Лизет, то он был так тих, что я с трудом понимала отдельные слова:
— Как жаль, что мы не пришли раньше к этому разговору. Где-то в подсознании я знала, что этим кончится, и все-таки не хотелось допускать возможности такого исхода. ...А ведь ты убил мадам Дениз только потому, что полагал, будто убиваешь меня.
Она замолчала, однако он не счел нужным разубеждать ее.
— В тот день, когда я заманила Леонору в чащобу, на мне был темно-красный костюм. Ты полагал, что он принадлежит мне. Ты не мог знать, что это лыжный костюм твоей сестры, который я просто позаимствовала на время. Посуди сам, если бы кто-нибудь и заметил меня издалека, например, из замка, то наверняка не узнал бы в нем. Вот только, к несчастью, у Дениз оказался очень похожий костюм...
— Так вот, оказывается, как это получилось! — сказал Фарамон. — Ведь мне отлично было известно, что Леонора уже давно в замке. Да и Дениз я проводил практически до входа, а потому был уверен, что и она тоже уже нежится в тепле. Таким образом — оставалась лишь ты. Вот я и подумал, что было бы неплохо окончательно разрешить некоторые проблемы... — Он вздохнул. — Боюсь, неосмотрительность всегда будет моим слабым местом.
— Я... Я отдала бы за тебя жизнь, — всхлипывала Мари-Лизет. — А ты... Ты хотел убить меня как собаку... Собаку, уже выполнившую свой долг.
— Ну хорошо, — заметил он, явно вновь пребывая в отличном расположении духа. — Ты сама говоришь, что готова отдать за меня жизнь. Так что я просто ловлю тебя на слове.
«Он не подозревает, что у нее с собою револьвер», — подумалось мне. Происходящее не умещалось в моем сознании. Голова кружилась. Боль в запястьях и щиколотках доводила меня до безумия и, конечно же, влияла на мое восприятие.
Судя по всему, Мари-Лизет не поняла последней фразы, сказанной Фарамоном, поскольку я услыхала, как она, заикаясь, произнесла:
— И ты полагаешь, что моя любовь к тебе так велика, что я после всего буду молчать? О нет, Фарамон, не буду даже ради своей собственной безопасности. Я выложу все. Все с самого начала. Я расскажу, как ты поджег охотничий домик, чтобы уничтожить своих братьев и племянников. Расскажу, как ты вызвал сердечный приступ у своего отца. О-о, были ли на белом свете когда-нибудь такие монстры, как ты?
Последнее обвинение явно задело его.
— Несчастный случай, — спокойно заявил он. — И тебе это хорошо известно. Я просто отправился к Жан-Пьеру, дабы попросить его походатайствовать перед отцом о назначении мне ренты. Ведь даже мальчики получали что-то на свои нужды. А мне всегда приходилось выпрашивать деньги как милостыню, если я нуждался в деньгах. Это было невыносимо.
— Но ты же понимал, что он откажет. Он уже и раньше неоднократно отклонял подобные предложения.
Голос Фарамона начал наполняться яростью.
— Да, это был пример того, как Жан-Пьер обращался со мною. Высокомерно улыбаясь, он заявил, что я будто бы человек абсолютно безответственный, а потому не могу обращаться с деньгами. Тут-то я и потерял контроль над собой и ударил его. Он же упал, ударился головой о край стола и потерял сознание. Тут же упала керосиновая лампа, разбилась, и — начался пожар. Но я не специально устраивал пожар, можешь мне поверить.
— И несмотря на это, ты ничего не предпринял, чтобы спасти их, — голосом прокурора напомнила она. — Ведь ты сам сказал мне, что Жан-Пьер был без сознания. А может быть — и мертв...