Там, где ангел белоснежный…
— Давайте, девочки, подпевайте. Разве вы не разучивали такие гимны в школе? Не может быть! Это часть моего детства. Я буду помнить их всегда. Давайте попробуем еще раз.
Вошел Руперт, приветствуя всех хорошо отработанным театральным смехом, и с воодушевлением присоединился к поющим.
Эмма, нежась около ярко полыхавшего камина, нащупала руку Барнаби. Он ласково погладил ее пальцы; статный, надежный мужчина, вытянувшийся в кресле. Его четкий силуэт выделялся на фоне стены: крупная голова с высокомерным профилем прадедушки Корта… Но на добром, не мраморном, а теплом человеческом лице — таком близком, любимом лице Барнаби… Возможно, их медовый месяц окажется не столь безнадежно плохим. В Кортландсе веяло духом прочной семьи, укорененной в прошлое, в те давние времена, когда очаровательная маленькая женщина заставляла петь гимны трех своих сыновей, передавая через них свет материнской любви Мегги и Дине…
Как все это странно… И в то же время неизбежно.
Идиллию нарушил стук в окно.
Дина вскрикнула. Мегги крепко вцепилась в руку Дадли; ее черные глаза резко выделялись на побледневшем, бескровном лице. Дадли застыл на стуле, склонив голову и прислушиваясь. Руперт повернулся к окну, теребя свои роскошные усы.
За окном царила ночь. Никто не позаботился о том, чтобы опустить занавески. Капли дождя блестели на стеклах. Больше ничего не было
Барнаби лениво пошевелился в кресле, ничуть не обеспокоившись.
— Кто это? — спросил он. — Может быть, Вилли что-то понадобилось? Дадли, старина, сходи посмотри, в чем там дело.
— Вилли вошел бы через дверь, — рассердился Дадли. Но все же встал и подошел к окну.
— Это Сильвия! — завопила вдруг Дина. — Это Сильвия! Не впускайте ее!
И тогда, словно выплывая из ночной мглы, в окне показалось лицо; оно прижалось к стеклу: бедное, перекошенное лицо, к впалым щекам которого прилипли редкие мокрые пряди волос; открытый рот звал кого-то, но слов нельзя было разобрать.
Эмме показалось, что она видит перед собой утопленницу…
Барнаби вскочил на ноги, Дадли замер на месте. Руперт продолжал смотреть в окно сузившимися глазами. Все в комнате оцепенели, словно играя в спектакле немую сцену.
Тут женщина, стоявшая снаружи, вновь застучала по стеклу, делая какие-то знаки руками; охваченные страхом девочки бросились к Эмме и вцепились в ее платье.
— Знаете что, — весело проговорил догадавшийся Барнаби, — мне кажется, это наша пропавшая мисс Пиннер. Нам давно пора починить звонок. Неизвестно, сколько времени простояла бедная девушка под дверью, нажимая на кнопку.
Он вышел из комнаты, и лицо в окне исчезло. Теперь за ним не было ничего, кроме успокаивающей пустоты. Но белое умоляющее лицо запечатлелось в памяти Эммы. И ее мрачные предчувствия снова дали о себе знать…
Она почувствовала, что дети немного смягчились, оттаяли. Обрадовалась тому, что в минуту опасности они инстинктивно бросились к ней. Из холла донесся голос Барнаби, задававшего вопросы, и высокий голос женщины, отвечавший ему.
— Вот видите, — обратилась она к детям, желая их успокоить, — это всего лишь оказалась мисс Пиннер. Вам нечего было бояться. Дина, позволь мне вытереть твои слезы. Глупышка. Не забудь поздороваться с мисс Пиннер. Дадли, куда это ты навострился?
Последнюю фразу Эмма произнесла игриво, заметив, что Дадли пытается незаметно скрыться. Несмотря на громоздкую фигуру, он обладал свойственной полным людям способностью двигаться совершенно бесшумно.
— У меня кое-какие дела, — отмахнулся затворник.
— Подожди немного и познакомься с мисс Пиннер. Бедная девушка. Мы должны оказать ей теплый прием.
Когда Барнаби ввел мисс Пиннер в комнату, все было готово для новой немой сцены. Огромный и застенчивый Дадли затаился в уголке, Руперт разглядывал гувернантку с нескрываемым любопытством, девочки кидали на нее пронзительно-злые взгляды, даже радушная Эмма натянуто улыбалась.
Знакомство прошло бы гораздо проще, если Мисс Пиннер не нагнала на них такого жуткого страха. Именно жуткого. Возникло ощущение, словно все ожидали, что лицо в окне принадлежит кому-то другому…
Растерянность Эммы вскоре сменилась чувством жалости к Луизе Пиннер: промокшая насквозь, девушка дрожала от холода и нервного напряжения. Когда Барнаби представлял ее всем по очереди, она стояла рядом с ним и доверчиво улыбалась, из последних сил стараясь унять дрожь.
— Никто так и не услышал дверного звонка, — как-то униженно извинялась она. — Вы все пели. Очень красиво. И мне пришлось постучаться в окно. Потом я поскользнулась, кажется, на мокром камне. — Она показала на рваный чулок и смущенно усмехнулась. — Вы, наверное, подумали, что я затеяла какую-то страшную игру: стучу в окно и исчезаю.
— Мисс Пиннер опоздала на поезд, — спокойно объяснил Барнаби. — Ей было необходимо позаботиться о собачке, и это заняло больше времени, чем она ожидала.
— Мне очень жаль, — быстро проговорила мисс Пиннер высоким писклявым голосом. — Но я не могла уехать в деревню, пока не убедилась, что за маленькой Скромницей как следует присмотрят. Мне надо было дождаться домохозяйку, а она задержалась.
У мисс Пиннер были карие глаза, казавшиеся огромными на худом узком лице. Зубы тоже были слишком крупными, отчего создавалось странное впечатление, будто ее лицо — это лишь глаза и лучезарная лошадиная улыбка. Мокрая шляпа сползла на лоб. Девушка не располагала к себе, но производила впечатление слабого и деликатного человека, нуждавшегося в снисхождении.
Надо отдать ей должное: сияющая улыбка не исчезла с лица мисс Пиннер и после того, как она заметила девочек, похожих на маленьких хищных зверьков.
— Таковы дети, — мудро изрекла она. — Но я надеюсь, что вскоре мы станем большими друзьями.
Эмма вдруг спохватилась, что на ней сейчас лежат обязанности хозяйки дома.
— Вам хотелось бы подняться к себе в комнату и переодеться? Кажется, вы промокли насквозь.
— Мисс Пиннер шла со станции пешком, — сочувственно обронил Барнаби. — Я уже говорил, что ей надо было всего лишь позвонить со станции.
— Ах, я не хотела этого делать, потому что опоздала на поезд по своей вине. Это ничего, что я промокла. Я так счастлива, что нахожусь в деревне.
Эмма обменялась взглядами с Барнаби. Гувернантка была забавной, но вызывала чувство жалости. Она не представляла угрозы для Барнаби, привыкшего флиртовать с хорошенькими девушками. Но сумеет ли такое субтильное существо обуздать неукротимых близнецов — Мегги и Дину?
Ну, может быть, она произведет лучшее впечатление, когда переоденется и поест. Не будем терять надежды, решила доброжелательная Эмма.
Глава 8
Показав Луизе ее комнату и отправив детей в ванную, Эмма спустилась вниз и застала мужчин за обсуждением непрезентабельной личности гувернантки.
— Она здесь не задержится, — пророчил Барнаби. — Мегги доведет ее до нервного расстройства. Сильвии еще кое-как удавалось с ней справляться, но эта нескладная Луиза… Боже, о чем только думала мисс Джеймс?
— Что можно сказать о вкусе женщины, назвавшей свою собачонку Скромницей? — вопрошал, забавляясь, Руперт. — Эмма, что ты думаешь о новоявленной гувернантке?
Эмма уже успела проникнуться состраданием к этому нелепому созданию и дипломатично ответила:
— Уверена, у мисс Пиннер самые добрые намерения. С двумя нормальными детьми — я имею в виду спокойными и воспитанными… извини, Барнаби, но ты должен признать, что Мегги и Дина этими добродетелями не обладают, — она бы прекрасно справилась.
— Я пригласил Луизу только на месяц, — заметил Барнаби. — Думаю, какая-то польза от нее все же будет.
Дадли, который все это время молча сидел за фисгармонией, задумчиво перебирая клавиши, вдруг сказал:
— Дайте ей шанс. Лишь бы у нее выдержали нервы, и тогда все будет хорошо. Даже Сильвия иногда приходила в отчаяние, а красотка была довольно уравновешенным человеком и с характером.