Дина вымученно заулыбалась:
— Может быть, мы все же поедем в Венецию?
— Надеюсь. — Эмма так хотела, чтобы мечты детей сбылись.
— Чур, я первая поеду в гондоле! — воскликнула Мегги.
— Нет, я! Я!
— Гондолы настолько просторны, что вы поплывете вместе. Лучше скажите, кто первым проглотит аспирин?
— Я! Я! — закричали разом обе девочки. — И без молока. Мы умеем глотать пилюли без молока.
Кажется, кризис миновал. Задернув занавески и уложив девочек, Эмма вышла из комнаты. Луиза ждала ее в коридоре.
— Должна сказать, что вы были неотразимы, миссис Корт, но что будет, если дети узнают, что вы лгали?
Эмма не удостоила обнаглевшую гувернантку ответом.
— Или вы говорили правду? — не могла успокоиться Луиза. — Я хочу сказать… вы думаете, что… что это останки Жо… я имею в виду первую жену мистера Корта.
Эмма побледнела.
— У вас нет сердца, Луиза, а еще — мозгов!
— Не сердитесь. Я подумала… — лицо гувернантки исказила уродливая гримаса. — Ведь, как ни крути, она давно не появлялась, не так ли?
Любящая мать не способна забыть о существовании своих детей.
— Неужели вы не понимаете, — еле сдерживая гнев, ответила Эмма, — что вас не касается личная жизнь семьи Кортов. Буду вам признательна, если в дальнейшем вы будете держать свое мнение при себе.
— Простите, миссис Корт. Я не имела в виду ничего… ничего похожего. — Луиза схватила ее за рукав. — Просто я потрясена.
Эмма усилием воли подавила острое желание вырвать руку и оттолкнуть от себя богом ушибленную гувернантку.
— Мы все потрясены. Я не должна была говорить с вами таким резким тоном. Думаю, нам лучше спуститься вниз и чего-нибудь выпить. Мужчины могут появиться в любую минуту.
Братья вернулись домой, когда было уже темно.
— Полиция еще здесь, — сообщил Барнаби. — Теперь все под наблюдением властей. Боже, как хочется выпить. А вам, девочки?
Барнаби казался бодрым, едва ли не веселым, выглядело странным. Словно он в чем-то твердо убедился. Руперт беззаботно насвистывал, Дадли, обретший вновь здоровый румянец, переминался с ноги на ногу, говоря, что сырой вечер — неподходящее время для раскопок; он был поражен, что опытный Вилли вздумал пахать в такую погоду.
— Вы имеете хоть отдаленное понятие о том, кто жертва? — спросила Эмма, пытаясь не выдать своего смятения.
— Ни малейшего. — Барнаби был краток: — Рост около пяти футов четырех дюймов и копна черных волос. Сержант сказал, что вряд ли удастся восстановить причину смерти: с момента захоронения прошло так много времени. — Барнаби Корт говорил о трагедии минувших лет без каких-либо эмоций. Казалось, автор детективов испытывает к случившемуся сугубо профессиональный интерес, словно в маленьком, возможно прелестном, теле никогда не теплилась жизнь. — Извините, что вдаюсь в эти патологоанатомические подробности, но они меня заинтересовали как писателя: в моем воображении уже зреет захватывающий сюжет. Жаль, что мы так и не узнаем истины. А вы что пригорюнились, красавицы? Нас этот криминальный кошмар не должен беспокоить.
Руперт рассмеялся, как всегда удивляя фальшивой интонацией сердечности.
— Боже милостивый, ведь не думают же власть предержащие, что это прискорбное событие как-то связано с Кортландсом? Среди нас нет Синей Бороды. По крайней мере, я уверен в этом. Полиция, разумеется, обязана «проиграть» и такую абсурдную версию, но через день-другой слуги закона поймут, какой это бред.
— Да, кстати, тебе пока разумнее никуда не отлучаться, Дадли, старина, — посоветовал отшельнику Барнаби. — Что ни говори, ты проводишь в поместье больше времени, чем мы с Рупертом.
— Если преступление свершилось примерно два года назад, любой из нас мог оказаться в Кортландсе, — возразил Дадли.
— Это случилось так давно? — у Эммы отлегло от сердца. (Значит, в могиле не останки Сильвии. Ангелина теперь может успокоиться.)
— Пока нет результатов медицинской экспертизы, время гибели несчастной всего лишь предположение. По правде говоря, я думаю, что сержант грамотно ведет следствие: он вспомнил о том, что в четырех милях отсюда располагался военный лагерь. Боюсь, что какой-то лихой солдат жестоко обошелся со своей подружкой, в один прекрасный день убив ее. Прискорбно, что злодей захоронил труп в наших владениях, и еще весьма сомнительно, удастся ли полиции установить личность погибшей.
Глава 13
Среди ночи Барнаби тихо спросил Эмму:
— Ты не спишь?
Его чувственный голос всегда завораживающе действовал на жену, но на сей раз этого не произошло.
— Нет, — более чем сухо ответила ему Эмма. Барнаби обнял жену:
— Может быть, принести тебе чашку чая или еще что-нибудь успокаивающее?
— Благодарю. Мне хорошо. — Разумеется, это было не так. По ее щекам текли слезы; слава богу, Барнаби не видел их в темноте. Эмму оскорбило, что, невзирая на печальное событие, муж хотел ее ласк.
— Дорогая, ты проявила сегодня завидную выдержку. Я горжусь тобой. Луиза рассказала мне, как ловко ты успокоила детей; ты была просто великолепна!
— Мне удалось вернуть детям покой, только солгав им, — покаялась Эмма. Подумав, она все же сказала: — Девочки решили, что найден прах их матери.
— Жозефины?! — голос изумленного Барнаби дрогнул. — Но конечно… о боже, конечно… — Он не сразу овладел собой. — Но я так и не понял, почему ты солгала детям?
— Мне пришлось сказать близнецам, что их отец связался с адвокатом Жозефины и надеется со дня на день получить от нее весточку. Но ведь ты этого не сделал?
— Нет, не сделал. Извини. Я подумал, что звонить старому мистеру Квантрилу — значит попусту тратить время. Он давно обещал тотчас известить меня, если что-нибудь узнает о Жозефине. — Барнаби бережно сжал ее тонкие запястья; она не в силах была противиться его трепетному прикосновению. — Но клянусь, завтра я свяжусь с ним.
— Не слишком ли поздно? — непроизвольно вырвалось у Эммы.
Она лежала, не шелохнувшись, ужасаясь тому, что столь кощунственная мысль могла возникнуть в ее сознании. В то же время она понимала, рано или поздно выскажет Барнаби свои подозрения. Этот жуткий истлевший скелет, выкопанный из промозглой, сырой земли… черные волосы — и больше ничего, что поддавалось бы исследованиям криминалистов.
Когда-то — теперь уже казалось, что в незапамятные времена — Барнаби подарил ей камею — любимое украшение своей матери — и сказал, что семейная реликвия по праву принадлежит его новой жене. Но у Барнаби имелась до этого другая, первая, жена, которая и должна была наследовать антикварную брошь.
Барнаби отодвинулся на край широкой постели. Эмма ощутила, что он по привычке приподнялся на локте. Она подумала, что его мужественное красивое лицо напоминает сейчас мраморный лик прадедушки Корта, высокомерный, чуждый сочувствию и состраданию.
— Сегодня вечером, — промолвил муж, — полиция допрашивала не только Дадли, Руперта и меня, но и миссис Фейтфул, Ангелину и Вилли. Их интересовало, жила ли в Кортландсе около двух лет назад девушка в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет. Мы единодушно ответили, что нет. Всю войну и вплоть до последнего времени вела дом миссис Фейтфул, и только год назад, когда ей трудно стало одной справиться с большим хозяйством, появились слуги: Ангелина и Вилли. Дадли, как тебе известно, ярый противник прекрасного пола, особенно молодых и привлекательных девушек. Женская красота приводит его в смятение. Возможно, поэтому он так расположен к мисс Пиннер: уж ее-то привлекательной при всем желании не назовешь.
— Следовательно, единственная женщина, которая обитала в Кортландсе, была твоя законная жена, — раздумчиво сказала Эмма, словно решала сложную логическую задачу. — Жозефина Корт…
— Полиция, — невозмутимо продолжал Барнаби, словно его не прерывали, — убеждена в реальности своей первоначальной версии. Девушка, скорее всего, была случайной знакомой одного из солдат, стоявших в расположенном неподалеку военном лагере; случайная связь привела легковерное юное создание к трагедии. Следствие зайдет в тупик, если специалистам не удастся установить личность погибшей, а это весьма сомнительно, так как улики ничтожные; думаю, наша Марлен или Ширли — вероятнее всего будет похоронена в безымянной могиле. На ней не было драгоценностей, даже грошового колечка, которые помогли бы криминалистам. Последняя надежда — зубы. Медэксперт уже занялся ими.