Барнаби встал с кровати.
— Куда ты собрался?
Он зажег свет на ночном столике:
— Я чувствую, что все равно не засну.
При тусклом свете его лицо показалось Эмме старым, мрачным, изборожденным тонкой сетью морщин. Должно быть, он выглядел именно так, когда Жозефина… — Эмма была не в силах завершить эту чудовищную мысль; ей хотелось распахнуть объятия и прижать мужа к себе.
Но теперь уже было слишком поздно. Между ними стояло — неужели навсегда? — невысказанное подозрение. Но в глубине души Эмма верила в доброту и порядочность Барнаби Корта. И ничто ее не переубедит, какими бы неопровержимыми вдруг ни оказались обстоятельства насильственной смерти молодой женщины.
— Ты зря умалчивал о важных событиях, — в сердцах упрекнула Эмма своего мужа. — О том, что Сильвия провела здесь Рождество, а тут еще это шутовское лицо, которое увидела в окне мисс Пиннер, и другие «чудеса» из области болезненной фантазии.
— Дорогая, писателем надо было стать тебе, а не мне. Только творческой личности дано объединять в одно целое грезы и реальность.
Но бренные останки незнакомки не были фантазией. Об этом не переставала думать Эмма, лежа одна в темной спальне. Бедное доверчивое существо, неоплаканное, не похороненное по обряду. Ей в голову пришли строчки из Катулла, давно умершего великого поэта из Вероны, обращенные к погибшей возлюбленной: «Сном одиноким ты спишь, нескончаемым и непробудным» и еще: «только бы вынести ночь…» Бедная жертва, оставшаяся безымянной в долгой, длиной в два года ночи…
* * *
Утром Луиза, убежденная во всеобщем интересе к своей персоне, объявила, что всю ночь не смыкала глаз; не потому, что в ее комнате, куда она храбро возвратилась, произошло опять нечто загадочное — сердобольная гувернантка была потрясена и опечалена драматической судьбой несчастной девушки, ставшей жертвой неизвестного убийцы. Она едва дотронулась до завтрака. Мегги и Дина, как назло, вовсю разошлись, изощряясь в дерзких шалостях; это была обычная реакция детей на пережитую ими депрессию. Но Луиза, как всегда, не смогла скрыть своего бессилия и отчаяния. Ее глаза наполнились слезами; она скулила, как побитый щенок:
— Я не могу с ними справиться. Правда, не могу.
Барнаби презрительно взглянул на нее, но взял себя в руки, решив вселить хоть толику уверенности в эту размазню.
— Успокойтесь, Луиза, моя дорогая, вы прекрасно поладите с детьми, если постараетесь. Вы могли бы, например, провести с девочками одну из ваших увлекательных экскурсий.
Луиза сразу же растаяла, польщенная неожиданной похвалой Барнаби; слабо улыбнувшись, она пообещала:
— Надеюсь, на свежем воздухе я обрету надлежащую форму.
Дадли вмешался в разговор, укорив в жестокости брата:
— Пойми, Барнаби, женщины испытали вчера тяжелый стресс. Им нужно время, чтобы прийти в себя. Я готов сегодня полностью посвятить себя девочкам. Они могут пойти со мной в деревню. — Он невольно встретился взглядом с Луизой. — При условии, если вы к нам присоединитесь. Ваше присутствие доставит мне истинную радость.
Луиза просияла. Обласканная великодушием братьев Корт, она почувствовала себя героиней; по-видимому, гувернантке казалось, что растерянность и робость говорят о тонкости ее натуры.
— Вы так добры и внимательны, — пролепетала она, глядя на Дадли преданными глазами терьера, которого хозяин пообещал взять на прогулку. — Я с удовольствием пойду с вами.
— Мы даже можем пообедать в трактире, — расщедрился Дадли.
— Прекрасная идея, — одобрил брата Руперт. — Там совсем неплохо готовят. Я бы составил вам компанию, если бы не срочные дела. К тому же необходимо сообщить о «раскопках» Вилли в полицию. Надеюсь, они не думают, что я Синяя Борода. А вы, Луиза, проследите, чтобы Дадли не слишком увлекался ирландским портером. Вашего рыцаря нужно держать в руках.
Луиза жеманно улыбнулась:
— Ах, мистер Корт, вы и скажете!
— Не паясничай, старина, — смутился Дадли. — Я просто хочу помочь Луизе — и только.
Когда они ушли, Барнаби развеселился:
— На моей памяти Дадли впервые приглашает девушку на прогулку. Видимо, в сентиментальной плаксе что-то есть.
— По-моему, Дадли очень добрый и милый человек, — заметила Эмма. — А Луиза не настолько красива, чтобы он ее боялся.
— Ты хочешь сказать, что Дадли боялся Сильвию?
— И Жозефину.
Барнаби окинул жену пристальным взглядом, вскользь обмолвившись:
— Я вспомнил, что должен кое-кому позвонить.
Эмма приблизилась к мужу:
— Барнаби, сегодня ночью… я не имела в виду… то, о чем ты подумал.
— Надеюсь. Но, как бы то ни было, мы должны сделать все возможное, чтобы установить личность погибшей. — Голос мужа был ледяным.
Барнаби ушел, оставив Эмму одну. А ей до боли в сердце хотелось сказать мужу, что она его любит и доверяет ему.
В то утро Вилли начал рубить старый плющ, вьющийся по стене мимо окна Луизы. Выглянув на улицу, Эмма наблюдала, как он подрубает толстые корни плюща, лишая его опоры.
— Вилли, зачем ты это делаешь? — спросила она.
Слуга поднял голову. Остриженный «под горшок», краснолицый и голубоглазый, он напоминал древнего саксонца. Его туповатое лицо отличалось своего рода выразительностью — Вилли был по-детски застенчив. Казалось непостижимым, что, женившись на воинственной и разбитной Ангелине, Вилли так и остался застенчивым и робким.
— Приказ хозяина, мэм, — проворчал Вилли.
Эмма спустилась вниз:
— Барнаби, это ты велел Вилли срубить разросшийся старый вьюн?
— Даже и не думал.
— Но Вилли его уничтожает.
— Не сомневаюсь, он выполняет распоряжение Дадли. Вероятно…
Эмма уловила мелькнувшую тень в светлых глазах Барнаби. Она продолжила мысль, которую не отважился высказать ее муж:
— Дадли уверен, что кто-то мог взобраться по этому живому канату ночью, разыгрывая из себя Тома-соглядатая.
— Возможно, Дадли у нас великий прозорливец.
Эмма резонно возразила:
— Дадли не срубил бы так украшавший дом зеленый плющ ради безопасности Сильвии. Судьба белокурой кокетки его совсем не волновала. Но за покой Луизы он просто трепещет. Не удивлюсь, если новоявленный рыцарь поцелует гувернантку в ее впалые пергаментные щеки!
Барнаби оставался невозмутимым.
— Могу только радоваться, что Дадли под влиянием чар Луизы становится мужчиной.
— А мое терпение иссякло! — вспылила Эмма. — Никто не говорит мне правду. Все уклоняется от честных ответов. Даже ты. Приходится довольствоваться скупыми намеками детей: Сильвия была чем-то напугана, Сильвия плакала, Сильвия внезапно исчезла. Но что произошло? Ты, Дадли, Руперт или даже молчун Вилли должны знать истину. Почему вы делаете из побега тайну? Неужели вас мучают угрызения совести?
— Моя дорогая Эмма, ты становишься мелодраматичной.
— Может быть, склонность к мелодраматизму заставила Сильвию позвонить сюда и попросить меня встретиться с ней — тайно и срочно?
Барнаби насторожился.
— Когда это было? — голос мужа прозвучал взволнованно.
— А ты не знаешь? — Эмма имела в виду его неожиданную поездку в Чатхем.
— Откуда мне знать? — разозлился Барнаби. — Так когда же произошла эта интригующая встреча?
— В тот самый день, когда мы были в Лондоне, Сильвия говорила с Луизой и велела ей сохранить беседу в тайне. Она назначила мне свидание в Кентерберийском соборе на три часа и пообещала сказать нечто важное.