Нельзя было не согласиться с экономкой: кокетливые покрывала с рюшами, предназначенные для дамского будуара, выглядели неуместными в комнате, где все было подчинено мужскому вкусу. Эмма раздумывала над сомнительным приобретением мужа, пока Барнаби, помогавший ей раздеться, пристраивал ее пальто на спинке стоявшего у окна кожаного кресла. Эта почти спартанская комната не носила и следа присутствия женщины. Если Барнаби и предавался любовным утехам, то вне дома. Похоже, он никогда и ни с кем не делил свой кров. Но это было не так.
— Ты, видимо, раздумал поведать мне о Жозефине, — упрекнула мужа Эмма.
— Плутишка! — удивился Барнаби. — Ты не хотела слушать!
— Но, Барнаби! — недоумевала Эмма. — Когда ты упоминал о Жозефине, мне представлялось, будто речь шла о женщине, которую ты когда-то любил. О мимолетной страсти. Но ты и словом не обмолвился, что она была твоей женой.
— Сегодня, — сказал Барнаби, обнимая и целуя ее, — ты выглядишь особенно молодой и прелестной.
Эмма высвободилась из его объятий.
— Я вовсе не молода. Я стара. — Дух противоречия взыграл в ней, но она тут же опомнилась. Он был прав. Она молода и к тому же бестолкова. Эмма воспринимала себя умудренной опытом и неуязвимой особой, но выяснилось, что это совсем не так. Переезд в этот дом рисовался ей в радужных красках. Теперь, когда обнаружилось, что в нем обитают тени прошлого, приподнятое, праздничное настроение Эммы омрачилось.
— Эмма, не будь ребенком, согласись выслушать историю о Жозефине, — предложил Барнаби.
— Нет! — заупрямилась Эмма. — Нам нет до нее никакого дела.
Они обменялись чуть ли не враждебными взглядами. Эмма уступила первая. Она зябко пожала плечами. Приподняла руки, чтобы расстегнуть ожерелье. Затем привычным домашним жестом скинула туфли. Женская мудрость вернулась к ней. Она вышла за Барнаби безоглядно, даже и не пытаясь узнать о его прошлом, потому что полюбила его. Это — самое главное. Ей следует дорожить вновь приобретенной терпимостью, и первая брачная ночь не разочарует их.
Барнаби бережно обнял ее.
— Эмма, а давай-ка махнем завтра в Испанию: будем озорными, безумными и счастливыми!
— Не сомневаюсь, мы будем счастливыми! — вторила Эмма, и ее сердце сладко сжалось.
Ночь, как и мечтала Эмма, не разочаровала обоих. Тень Жозефины (Барнаби женился, когда ему минуло всего двадцать два года и он был по-юношески беспечен и верил в безоблачное будущее) так и не возникла между ними. В спальне оставались только она и Барнаби. Они принадлежали друг другу, и казалось, что так будет вечно.
Но в сознании всплыло предостережение ясновидящей» тети Деб: «Люби его, но не доверяй ему».
— Насколько интереснее делает тебя твое бурное прошлое, мой дорогой, — польстила мужу хитроумная Эмма.
Барнаби Корт, который развелся пять лет назад — его красавица жена, натура мятущаяся, требовательная и эгоистичная, не вынесла его независимого образа жизни, — принадлежал теперь только ей, Эмме, твердо решившей оберегать душевную гармонию в отношениях с мужем…
Раздался телефонный звонок, прервавший ее внутренний диалог. Она быстро схватила трубку, боясь разбудить Барнаби, с нежностью подумав о том, что ей еще неизвестны все его с годами отложившиеся привычки.
— Алло, — тихо проговорила она, прижимая трубку к губам.
— Алло! Кто это говорит? — Голос прозвучал требовательно и властно. — Вы одна из женщин моего папы?
Эмма чуть не бросила трубку, словно отмахиваясь от готовой ужалить пчелы. Затем осторожно снова взяла трубку, надменно промолвив:
— Я была бы вам очень признательна, если бы вы соблаговолили представиться.
— Я Мегги. Дина, как всегда, переложила грязную работу на меня.
— Грязную работу?
— Ну, она старшая, и заниматься расследованием похождений Жозефины надлежало бы ей, но сообщать дурные новости больше нравится мне.
Голос на другом конце провода утратил свою солидность и превратился в звонкий ребяческий смех.
— Дурные новости? — переспросила Эмма. — Послушай, Мегги, кем бы ты ни была, не лучше ли будет, если ты откровенно скажешь, чего добиваешься, а потом повесишь трубку.
— Я не могу вам ответить, пока не узнаю, с кем я говорю.
— Я миссис Барнаби Корт, — с достоинством представилась Эмма.
Послышалось удивленное восклицание. Затем голос, показавшийся теперь Эмме совсем не детским, воскликнул:
— Вот те на! Только не говорите, что папа женился на вас!
И в это мгновение Барнаби открыл глаза; он чарующе улыбнулся жене и сонно спросил:
— Дорогая, ты уже сплетничаешь по телефону? Неужели твой муж не столь интересен, чтобы ты побеседовала с ним?
Эмма заслонила ладонью микрофон телефонной трубки.
— Барнаби! — удивленно прошептала она. — Кто такие Мегги и Дина? Это не может быть правдой. Больше похоже на чей-то умелый розыгрыш. Ведь они не могут быть… твоими дочерьми!
Барнаби вырвал у нее из рук телефонную трубку.
— Алло! — произнес он резко. — Эй, вы там! Мегги! Что за чертова затея?
Потом он долго слушал; его лицо потемнело, изогнутая линия чувственного красивого рта стала жесткой.
— Теперь слушай меня, — приказал он. — Это не должно больше повториться. Ваша мама скоро приедет либо непременно свяжется с вами. Вы обязаны терпеливо ждать, как воспитанные девочки… Кто там с вами? Мисс Тредголд? Да, очень хорошо, я поговорю с ней.
Эмма тихо встала и надела халат. Оставив Барнаби, который, видимо, говорил с какой-то незнакомой женщиной, она прошла на кухню, чтобы приготовить кофе. Эмме не хотелось ни о чем думать. Она почувствовала ко всему глубокую апатию…
Эмма стучала чашками, равнодушно прикидывая, на какой рейс в Мадрид они успеют. Она соберет необходимые вещи, пока Барнаби будет заказывать билеты. Ей никогда еще не приходилось упаковывать чемоданы для мужчины…
— Эмма! Эмма, подойди сюда, пожалуйста!
— Да, дорогой. Я как раз готовлю кофе.
— Бог благословит тебя за это! Дорогая, произошла семейная катастрофа: Жозефина не забрала детей.
Эмма вернулась в спальню. Она неподвижно стояла у двери, отказываясь что-либо понимать.
— Каких детей? — Ее голос дрожал.
— Дорогая, не надо делать вид, что ты глухая! — Барнаби начинал сердиться, его глаза выражали нетерпение. — Наших детей, разумеется. Чьих же еще?
Эмма почувствовала, как у нее задрожали ноги, как бешено забилось ее сердце. Она надеялась, что Барнаби этого не заметит. Она должна во имя их любви оставаться невозмутимой, спокойной и мудрой, тщательно скрывая свое подавленное состояние.
— Ты сказал наших, Барнаби?
— Наших с Жозефиной. И не вздумай утверждать, — ледяным тоном продолжал он, — что я никогда не говорил тебе о них. Как только я затевал доверительный разговор, ты отказывалась слушать. Ты не можешь этого отрицать. Сохраняя неведение, легче думать, что дети не имеют к нам никакого отношения. Разумеется, я оплачиваю их счета за обучение. В остальном они находятся на попечении их матери — Жозефины, и я едва знаком с этими несносными девчонками.
— Господи!.. Барнаби! — воскликнула Эмма, позабыв о своем решении быть неуязвимой, какие бы сюрпризы не приносила ей судьба.
— Считается общепринятым, что маленьким детям лучше жить с матерью. В любом случае, что бы я — нерадивый отец — стал с ними делать, если бы даже добился опеки над этой неуправляемой парочкой? Мне казалось, что Жозефина любит своих дочерей. Время от времени я обязательно виделся с ними.
— Какого они возраста?
— Им восемь лет. Они близняшки. Кажется, воинственная Мегги третирует Дину на том основании, что ее сестра на час или на два старше. Мегги весьма трудный ребенок.
— Ну, это не совсем точное определение, — возразила Эмма.
Барнаби исподлобья взглянул на нее. Он встревожился не на шутку. Кажется, муж чувствовал себя виноватым, и Эмма ласково прильнула к нему, помня о клятве.