Все время в ожидании княгини Улановой Соня провела дома. В свете разгорелся скандал из-за побега Кати. Он разрастался словно снежный ком, набирая стремительные обороты. Милорадовы стали изгоями. Больше не приходили приглашения на званые вечера, рауты и балы, их общество старались избегать. Бывшие хорошие знакомцы теперь при встрече на улице, старались заранее перейти на другую сторону, делая вид, что совершенно не знакомы. Молодые девицы ехидно ухмылялись вслед, в тайне радуясь неудаче соперницы. Сонечка, очень тяжело переживала весь этот негативный настрой и поэтому предпочитала сидеть дома.
В конце января наконец-то прибыла княгиня Уланова. Сонечка робела перед этой, открытой в своих суждениях, женщиной. Евдокия Федоровна с порога заявила, что в побеге Катерины виновата Анна Петровна. Не смогла доглядеть за дочерью. Княгиня Милорадова от этих слов снова слягла с открывшейся мигренью. Пришлось Софье развлекать гостью. Сколько всего ей довелось за эти дни выслушать, одному Богу известно. Но к облегчению всех членов семьи через пару дней Евдокия Федоровна объявила, что готова к дороге. Сонечке была спешно выправлена подорожная и можно было отправляться в путь.
В ночь перед отъездом Соня практически не спала. Сердце замирало в тоске. Буквально через несколько часов она сядет в возок и резвые кони понесут ее все дальше и дальше от Андрея. Увидит ли она его еще когда-нибудь? Умом Софья понимала, что поступает верно, а душа плакала от боли. Как жить вдали от него и не иметь хотя бы маленькой надежды увидеть его на каком-нибудь балу или званом вечере. Не заглянуть хотя бы мельком в эти голубые, словно бескрайнее небо, глаза. Все то время, что было отпущено Софье до отъезда, она ночами в тайне ото всех, бегала на уже знакомый перекресток и, стоя там, смотрела до потемнения в глазах на величественный особняк Вяземских. Каждый раз сердце замирало в надежде, что вот сейчас распахнется дверь и появится такая знакомая фигура князя. Однако ни разу Вяземский не вышел ей на встречу. Возможно, Соне было бы легче, знай она, что в эти моменты Андрей стоял возле огромного окна, за чуть приоткрытой портьерой и с жадностью вглядывался в маленькую фигурку у соседнего дома.
Утро отъезда выдалось морозным и ясным. Снег искрился в солнечных лучах. Сонечка, закутавшись в утепленную ротонду, подбитую мехом, вышла на массивное крыльцо. Возле подданного возка суетились слуги, проверяя, весь ли багаж погружен. Невдалеке стояли родители, тихо переговариваясь с княгиней Улановой. Софья вдохнула воздух полной грудью, прощаясь с родным домом. Неизвестно как долго она пробудет у тетушки. Простившись с Николаем Павловичем, она тихонько подошла к маменьке.
– Может останешься, Сонечка? – пряча слезы говорила Анна Петровна. – Зачем ехать так далеко?
– Нет, матушка. – Чуть слышно шептала Софья – Нет мочи здесь быть.
И не выдержав, кинулась на грудь к княгине. Слезы, так долго сдерживаемые, вдруг полились по бледным щекам.
– Простите меня, маменька, это я виновата. – Захлебываясь слезами, говорила Соня. – Бедная Катенька!
– Ну, буде тебе, Софьюшка, - Гладила по склоненной голове дочери Анна Петровна. – Нет твоей вины в том. – И вздохнув так, что сердце, казалось, разорвет от тоски, шептала. – Ты пиши мне, милая, пиши, как можно чаще пиши.
И вот уже Соня сидела в возке, укутав ноги теплой медвежьей шкурой. Лошади нервно заржали и возок медленно тронулся. Через узкое оконце Софья смотрела, как проплывает мимо залитое слезами лицо маменьки и хмурое Николая Павловича. Вот уже и родной особняк скрылся в дали, а Сонечка все не могла отвести взора, словно от этого зависела вся ее жизнь.
Путь княжны Милорадовой лежал по Киевскому тракту через Севск, Батурин, Нежин, Киев и до Белой Церкви. Предстояло преодолеть более тысячи верст до самого Киева и восемьдесят с лишним до Белой Церкви. Дальше вставал вопрос о том, ехать ли в объезд по главной почтовой дороге через Сквиру, Махновку и Гайсинь или пытаться пробраться напрямик сразу к Умани.
По накатанному санному пути резво бежала тройка лошадей, неся за собой небольшой возок. На упряжи весело переговаривались колокольца с бубенцами. Их перезвон настойчиво проникал в думы, путая Софьины мысли.
Евдокия Федоровна большую часть пути предпочитала мирно дремать, удобно откинувшись на мягких подушках. Лишь однажды она не выдержала, увидев тихо плачущую Соню.
– Чего ревешь, горемычная? – недовольно поморщилась княгиня. – Сил уже нет смотреть. Словно навсегда уезжаешь. Проведешь год-другой у тетки и вернешься обратно. Стоит ли слезы лить?
– За Катюшу сердце болит, Евдокия Федоровна. – Глотая слезы, прошептала Соня.
– Раньше надо было о сестре переживать, сейчас поздно уже. – Поджала губы Уланова. – Ты лучше о себе подумай. Тебе б в скорости по приезду жениха найти да замуж успеть выйти, пока слухи о сестре сюда не успели дойти.
– Не хочу я замуж. – Упрямо проговорила Соня.
– Ну и будешь, глупая, всю жизнь в девках ходить. – Наставительно произнесла Уланова, демонстративно закрывая глаза и тем самым показывая, что утратила всякий интерес к беседе.
А Соня отвернулась к оконцу. «Ну и пусть доходят слухи». – Упрямо думала княжна.- « Все равно она замуж не собирается. Лучше в монастырь уйти, чем жить с нелюбимым. Вот если б Андрей вдруг оказался свободен…» – Мечтала Софья. Нет, она ни в коем случае не желала зла Наталье Алексеевне, но во время утомительного путешествия, позволяла себе представить, как могла бы сложиться ее жизнь, встреться они с Андреем при других обстоятельствах.
До Киева добирались около двадцати дней, останавливаясь на почтовых станциях, чтобы сменить лошадей и переночевать. Евдокия Федоровна, утомленная столь долгим путешествием, изъявила желание, остановится в Киеве на пару дней. Соня и просить о том не смела. В душе она лелеяла мечту посетить Андреевскую церковь и помолиться за здравие раба Божьего Андрея. Дождавшись когда Евдокия Федоровна, утомленная поездкой, уйдет отдохнуть, Софья, взяв горничную Татьяну, отправилась в храм. Располагалась церковь на одной из круч Старокиевской горы на месте бывшего бастиона Старокиевской крепости. Заложена она была в 1744 году к приезду Елизаветы l. Соня еще издали увидела возвышающуюся красавицу. Она с благоговением и трепетом подходила все ближе и ближе. Храм имел форму креста с возвышающимся в центре единственным куполом, а четыре угла украшали декоративные башенки с маковками поменьше. Внешне воздушный храм держался на двухэтажном стилобате. Его завершала паперть, огражденная балюстрадой. Софья не могла отвести газ от бирюзовых стен, на которых выделялись белые колоны, карнизы и пилястры. Слепили глаза сверкающие на солнце позолоченные чугунные капители и картуши. С особым трепетом она вошла в саму церковь, поражаясь тому художественному великолепию, что открылось перед ней. Отрешившись от мирской суеты, Соня с жаром клала поклоны перед иконой Андрея Первозванного, прося у него здоровья и счастья для его тезки.
Через два дня выехали снова. Путь лежал через Васильков в Белую Церковь, вотчину графов Браницких. Уланова, отдохнувшая и повеселевшая, вдруг изъявила желание к беседе.
– А знаешь ли ты, Софья, почему именно Белая Церковь? Ведь раньше на этом месте стоял город Юрьев. – Княгиня посмотрела на Соню и, увидев интерес в ее глазах, с воодушевлением продолжила. – А построен он был для защиты от кочевников еще в 1032 году.
– Что же стало с Юрьевым дальше, Евдокия Федоровна? – Глаза Сонечки горели неподдельным любопытством.
– В 1240 году город был сожжен дотла. – Вздохнула Уланова. – А уже в 1362 году возникло название Белая Церковь. И знаешь, Софья, что интересно, существует, по крайней мере, две основные версии возникновения этого названия. Первая говорит о церкви, которая была сооружена с неотесанных березовых колод, а другая о руинах каменной церкви.
Сонечка во все глаза смотрела на Евдокию Федоровну, ловя каждое ее слово. Все это было настолько интересно, что на время даже вытеснило думы о Кате и Андрее. Сейчас город, через который они проезжали, был очень оживленным. В нем велась бойкая торговля и через него проходило множество важных транспортных путей.
В последних числах февраля Соня наконец-то прибыла в Умань.