Луиза жеманно улыбнулась:
— Ах, мистер Корт, вы и скажете!
— Не паясничай, старина, — смутился Дадли. — Я просто хочу помочь Луизе — и только.
Когда они ушли, Барнаби развеселился:
— На моей памяти Дадли впервые приглашает девушку на прогулку. Видимо, в сентиментальной плаксе что-то есть.
— По-моему, Дадли очень добрый и милый человек, — заметила Эмма. — А Луиза не настолько красива, чтобы он ее боялся.
— Ты хочешь сказать, что Дадли боялся Сильвию?
— И Жозефину.
Барнаби окинул жену пристальным взглядом, вскользь обмолвившись:
— Я вспомнил, что должен кое-кому позвонить.
Эмма приблизилась к мужу:
— Барнаби, сегодня ночью… я не имела в виду… то, о чем ты подумал.
— Надеюсь. Но, как бы то ни было, мы должны сделать все возможное, чтобы установить личность погибшей. — Голос мужа был ледяным.
Барнаби ушел, оставив Эмму одну. А ей до боли в сердце хотелось сказать мужу, что она его любит и доверяет ему.
В то утро Вилли начал рубить старый плющ, вьющийся по стене мимо окна Луизы. Выглянув на улицу, Эмма наблюдала, как он подрубает толстые корни плюща, лишая его опоры.
— Вилли, зачем ты это делаешь? — спросила она.
Слуга поднял голову. Остриженный «под горшок», краснолицый и голубоглазый, он напоминал древнего саксонца. Его туповатое лицо отличалось своего рода выразительностью — Вилли был по-детски застенчив. Казалось непостижимым, что, женившись на воинственной и разбитной Ангелине, Вилли так и остался застенчивым и робким.
— Приказ хозяина, мэм, — проворчал Вилли.
Эмма спустилась вниз:
— Барнаби, это ты велел Вилли срубить разросшийся старый вьюн?
— Даже и не думал.
— Но Вилли его уничтожает.
— Не сомневаюсь, он выполняет распоряжение Дадли. Вероятно…
Эмма уловила мелькнувшую тень в светлых глазах Барнаби. Она продолжила мысль, которую не отважился высказать ее муж:
— Дадли уверен, что кто-то мог взобраться по этому живому канату ночью, разыгрывая из себя Тома-соглядатая.
— Возможно, Дадли у нас великий прозорливец.
Эмма резонно возразила:
— Дадли не срубил бы так украшавший дом зеленый плющ ради безопасности Сильвии. Судьба белокурой кокетки его совсем не волновала. Но за покой Луизы он просто трепещет. Не удивлюсь, если новоявленный рыцарь поцелует гувернантку в ее впалые пергаментные щеки!
Барнаби оставался невозмутимым.
— Могу только радоваться, что Дадли под влиянием чар Луизы становится мужчиной.
— А мое терпение иссякло! — вспылила Эмма. — Никто не говорит мне правду. Все уклоняется от честных ответов. Даже ты. Приходится довольствоваться скупыми намеками детей: Сильвия была чем-то напугана, Сильвия плакала, Сильвия внезапно исчезла. Но что произошло? Ты, Дадли, Руперт или даже молчун Вилли должны знать истину. Почему вы делаете из побега тайну? Неужели вас мучают угрызения совести?
— Моя дорогая Эмма, ты становишься мелодраматичной.
— Может быть, склонность к мелодраматизму заставила Сильвию позвонить сюда и попросить меня встретиться с ней — тайно и срочно?
Барнаби насторожился.
— Когда это было? — голос мужа прозвучал взволнованно.
— А ты не знаешь? — Эмма имела в виду его неожиданную поездку в Чатхем.
— Откуда мне знать? — разозлился Барнаби. — Так когда же произошла эта интригующая встреча?
— В тот самый день, когда мы были в Лондоне, Сильвия говорила с Луизой и велела ей сохранить беседу в тайне. Она назначила мне свидание в Кентерберийском соборе на три часа и пообещала сказать нечто важное.
— Я хочу знать все в подробностях! — Теперь его голос звучал настойчиво и властно.
— Она так и не появилась. Ты скажешь, что это еще один миф. Или глупый розыгрыш, наподобие мерзкой дохлятины в постели Луизы. А я думаю, что обо всех этих загадках следует немедленно сообщить в полицию.
— Ты полагаешь, что они как-то связаны с жуткой находкой Вилли? Но это неверно. Тело девушки пролежало в земле два года.
— Так ли? — В тоне Эммы был оттенок угрозы
— Признайся, тебя совсем не беспокоит то, что произошло с Луизой и Сильвией. Ты просто вбила себе в голову, что Вилли откопал останки Жозефины. Разве я не прав?
Откровенная враждебность Барнаби ужаснула Эмму. Она почувствовала дурнотную слабость. Собрав последние силы, Эмма тихо промолвила:
— Ты должен доказать мне, что я ошибаюсь.
Казалось, Дадли, Луиза и девочки никогда не объявятся. Измученная последними событиями, Эмма ждала с нетерпением их возвращения.
Барнаби, сухо сообщив жене, что его попытки установить, в какой точке земного шара находится Жозефина, не увенчались успехом — если верить ее адвокату, она еще не вернулась из экспедиции по Южной Америке и давно не подавала о себе никаких вестей, — уединился в своем кабинете; Эмма осталась совсем одна. Экскурсанты вернулись, когда уже темнело.
Первыми в дом ворвались дети, размахивая леденцами на палочках.
— Мы съели их целую тонну, — похвасталась Мегги. — Дину опять будет тошнить.
— Все обойдется, — успокоила девочку Эмма. — Надеюсь, вы получили удовольствие?
— Нам было не слишком весело. Дядя Дадли обращал внимание только на мисс Пиннер. А мы с Диной путались у них под ногами. — Мегги казалась взрослее, чем когда бы то ни было. — Боже мой, как будет ужасно, если дядя Дадли женится на этой слезливой уродине!
— Ты имеешь в виду фату и белое платье? — уже представила себе Дина гувернантку.
Мегги влетела в столовую, схватила со стола скатерть, завернулась в нее и торжественно прошлась по холлу, напевая:
Мисс Пиннер, источник несчастий и бед,
Для бедного Дадли готовит обед.
Дина залилась громким ребяческим смехом; Эмма пыталась сохранить строгий вид, в душе восхищаясь одаренной Мегги и ее врожденным чувством юмора. Вслух же она пожурила озорницу:
— Мегги, ты ведешь себя неприлично. Сейчас же расстели скатерть! Разве миссис Фейтфул подаст нам чай на оголенный стол?
— А может, мы и не собираемся пить чай. — Оживление Мегги сменилось унынием. — Нам дали конфеты и всякие сладости и велели поиграть в фойе, а дядя Дадли и мисс Пиннер пошли в бар. Они сказали, что им надо поговорить. Не знаю, о чем уж они там беседовали. Но мисс Пиннер опять плакала. Она всегда плачет. И мы слышали, как люди вокруг толковали о скелете, найденном Вилли в поле.
— Что же они говорили? — Эмма, проклиная себя, предвзято относилась ко всему, связанному с останками молодой женщины.
— Ах, только то, что, по мнению полиции, это прах девушки из Лондона. Мы бы хотели, чтобы это была она.
— Ты говоришь обо мне, Мегги, дорогая? — донесся игривый голос мисс Пиннер, появившейся в дверях.
— Ничего подобного, — возразила Мегги. — Я только рассказала Эмме, что вы с дядей Дадли крепко подружились.
Краска смущения залила серое лицо Луизы. Ее губы дрожали, обнажая выступающие вперед резцы. Прядь жидких слипшихся волос упала ей на глаза. Эмма вновь удивилась извращенному вкусу Дадли, подумав, что придется выслушать восторженные признания. Так оно и случилось.
— Ах, миссис Корт, мы чудесно провели время. Дадли был… я даже не могу выразить, каким он был милым. Дети, знаете ли, любят подслушивать, но даже я не могу рассказать вам в подробностях, как он был добр ко мне.
В этот момент появился Дадли и жестом собственника опустил руку на плечо Луизы.
— Как и обещал, я присмотрел за девочками. — Дадли сиял от сознания исполненного долга.
— Кажется, вы оба немного выпили, — вежливо заметила Эмма, хотя ей стоило больших усилий сохранять сдержанность, глядя на их самодовольные ухмылки. Если они влюблены друг в друга, сейчас не время столь откровенно проявлять свои чувства. Но как мог возникнуть этот противоестественный роман? Викторианский трепет худосочной ханжи едва скрывал корыстолюбивую суп, ее натуры, быстро усвоившей несомненные выгоды будущей хозяйки Кортландса, а Дадли, который всю жизнь патологически сторонился женщин, не мог сделать более анекдотического выбора.