— А тебя, — обратился к Эмме Руперт, — тебя тоже заставляли писать прощальное письмо?
Эмма хотела забыть о кошмаре, пережитом ею в маленькой, темной каморке. Слова письма, которое она так и не написала, все еще не давали ей покоя. Возможно, она осталась жива только потому, что Дадли знал: Барнаби, тетю Деб, близнецов, всех домашних насторожило бы ее внезапное исчезновение, и они забили бы тревогу. Но вот что странно: Дадли прекрасно понимал, чем грозило ему ее освобождение. Когда Эмма осознала важность прощальных писем, она уже была на пороге разоблачения маньяка.
— Я так и не поняла, почему он пришел и отпер дверь, — терялась в догадках Эмма.
— Незадолго до того, как ты вернулась домой? — уточнил Барнаби.
— Да.
— Но Дадли все это время был с нами. Люди из Скотленд-ярда потребовали, чтобы никто нас не покидал гостиную. Брат и не пытался никуда уйти, а мы всячески старались его приободрить: нам казалось, что он пребывает в шоке. Из-за Луизы, как ты понимаешь.
— Это я отперла дверь.
Сначала никто не понял, кто произнес эту фразу, все обернулись на голос и увидели в дверном проеме миссис Фейтфул, маленькую, иссохшую карлицу.
Она продолжала говорить своим скрипучим, бесстрастным голосом:
— Возможно, я виновата в том, что у Дадли развилась неприязнь к женщинам, но, бог свидетель, я не знала, что он их убивал. Вы же понимаете, он не мог совершить убийство с моего благословения. Дрянной мальчишка. — Последнюю фразу полубезумная старуха произнесла почти игриво. Она снисходительно улыбалась, словно распекала непослушного ребенка. Ее сморщенное, похожее на грецкий орех лицо было поразительно спокойным. — Я всегда очень любила Дадли. Когда родная мать бросила его, он стал моим сыном, хотя ваши отец и мать этого не признавали.
— Его родная мать? — изумился Руперт. — Вы хотите сказать, что у нас не одни и те же родители? Значит, это не наша родная матушка резвилась с грумом в каморке над конюшней?
— Боже мой! — воскликнул Барнаби. — Так вот откуда вульгарные наряды, найденные девочками на чердаке. А я было решил, что они принадлежали любовнице отца. Я не осуждал его, но мне было противно видеть моих детей в этих бульварных туалетах.
— Какая интригующая история! — восхитилась Жозефина. — Пожалуйста, продолжайте, миссис Фейтфул.
Старуха взглянула на нее с откровенной ненавистью. Кажется, Дадли был не одинок в своей женофобии.
Но она вела рассказ ровным, лишенным каких-либо человеческих эмоций голосом; казалось, шок, пережитый ночью, вернул миссис Фейтфул душевное здоровье.
— Ваш отец был женат два раза. Первый брак оказался неудачным. Его жена была редкой шлюхой. — Не извинившись за непристойность, она продолжала: — Дадли — ее сын от предыдущего брака. Малышу было два года, когда ваш отец женился на этой потаскухе. Он очень любил Дадли, и неудивительно: это был совершенно очаровательный ребенок. Он обожал свою мать. Ему было семь лет, когда он узнал, что мама навещает грума, жившего в каморке над конюшней. Конечно, он был слишком мал, чтобы понять растленность этой женщины, но маленький Дадли очень страдал, когда она сбежала, бросив мужа и сына. Ваш отец был безукоризненно честным и благородным человеком. Он усыновил Дадли, и впоследствии, когда женился во второй раз, ваша доверчивая мать не сомневалась в том, что Дадли — его родной сын от первого брака. Когда появились вы, мальчики, вам никогда не говорили, что Дадли является в лучшем случае вашим сводным братом. На самом деле — он вам чужой. В своем завещании ваш отец разделил имущество так, как если бы Дадли был его родным сыном. Покойный Корт, был добрым и справедливым человеком, оставившим о себе светлую память.
Барнаби подошел к миссис Фейтфул. Его красивое, открытое лицо выражало гнев и отвращение.
— Это вы испортили Дадли. Вы привили ему ненависть к женщинам. Он был слишком мал и не мог в свои семь лет понимать, что его мать вела себя неподобающим образом. Не сомневаюсь, вы изрядно потрудились над его «воспитанием», миссис Фейтфул. Вы сделали его таким, какой он есть, маньяком и убийцей!
— Лицо старухи превратилось в маску, ее губы тянулись в прямую и узкую линию.
Вы не понимаете: я любила Дадли, стараюсь его защитить от жизненных невзгод. Мать в глубине души не любила его. Только делала вид, что любит; потом у нее появились вы с Рупертом, а у Дадли никого не было, кроме меня.
— И вы боялись, что в один прекрасный день какая-нибудь красотка уведет его от вас. Поэтому вы внушили юноше ненависть и презрение к женщинам. Вы любыми способами запугивали юных девушек, заставляя их под страхом смерти покидать Кортландс. Признайтесь: мерзкие трюки с летучими мышами и булавками — это ваших рук дело? — Барнаби был вне себя.
— Зато я умела хранить тайны, — гордо ответила старуха. — Дадли и сам едва не поверил, что мачеха — его родная мать. Разве вы не заметили, как он о ней говорил? Пение гимнов по субботам, семейные пикники… С ним все было отлично, пока не появилась эта девушка.
— Какая девушка?
— Первая, какая же еще? — Пафос миссис Фейтфул иссяк, и она продолжала отвечать неохотно, с отсутствующим видом: — В общем, Нора. После того как она убралась, я решила, что больше не потерплю ни одной девушки в доме. Разве что замужних женщин.
Барнаби тихо спросил:
— Когда здесь находилась Нора, миссис Фейтфул?
— Года два назад. Вы в ту пору сюда не приезжали, а Руперт большую часть времени проводил вне дома. Вот когда моему Дадли досталось! Но, в конце концов, эта маленькая шлюшонка уехала. Думаю, она поняла, что Дадли и не собирался на ней жениться, вот она и отправилась на поиски другой, более легкой добычи. Развратницы всегда так поступают.
— А откуда приехала Нора? — поинтересовался Барнаби.
— Ее прислали из какого-то агентства. Я думаю, она была сирота. Довольно хорошенькая. Но я объяснила ей, что Дадли не из тех, которые женятся. После выдворения Норы жизнь вошла в свою обычную колею, пока вы не наняли эту дурочку, смазливую Сильвию. Но я избавилась от нее.
— Избавились?
Старуха самодовольно усмехнулась.
— Напугать ее было еще легче, чем Луизу. Такая трусиха, что ей достаточно было подложить жабу в постель… Но что касается Луизы… — Глаза миссис Фейтфул угасли, голос задрожал, и она процедила: — Я отперла дверь и выпустила… вашу жену. Я догадалась, что она там, когда узнала… что совершил Дадли. Да, пожалуй, вы правы. Я действительно испортила мальчика. Хотела сохранить его для себя. Видите ли, я тогда потеряла собственного малыша…
Глава 23
Ближе к полуночи Дадли пришел в сознание и откровенно признался в двух убийствах: служанки Норы и Луизы Пиннер. Он рассказал, что Нора забеременела и грозила обратиться к властям, если он не женится на ней. До этого Дадли не собирался лишать ее жизни. Но угрозы Норы взбесили его; в порыве злобы и страха он зверски расправился с беременной женщиной. Луизой он серьезно увлекся; но из-за одной неосторожной фразы, произнесенной Дадли в их последний вечер, девушка заподозрила, что он знает тайну найденного в поле скелета. Проведав, что Луиза написала анонимное письмо в полицию о загадочном отсутствии Жозефины, он перестал доверять ей. В роковую для гувернантки ночь выманил ее из дома, убил, потом вернулся и хладнокровно упаковал маленький труп в чемодан.
Эмма, догадавшаяся о страшном смысле «прощальных» писем, представляла для него главную опасность; поэтому он съездил в Кентербери и послал ей оттуда телеграмму — якобы от Сильвии. Эмма попала в ловушку, и Дадли без особых усилий похитил ее и спрятал в каморке над заброшенной конюшней.