Старичок улыбнулся ласковой улыбкой и подвел его к глубокой пропасти.
— Тебе нужно увидеть себя, — сказал он юноше. — Возьми свой лук и стрелы, встань пятками на край обрыва и выпусти стрелу свою, чтобы поразить заходящее солнце.
«Старик, наверное, сумасшедший», — подумал Мо и перевел взгляд с острых камней на дне пропасти на солнце.
— Но, мастер, край скалы очень хрупок от дождя и ветра, а солнце невозможно поразить стрелой.
Тогда старец взял колчан Мо, ловким движением закинул его себе за спину и взял тугой лук в левую руку. Спокойно шагнул он вперед и встал над пропастью, сосредоточенно глядя на заходящее солнце. Вид его преобразился. Дрожь в руках пропала, а глаза засветились неведомым светом уверенности и силы. Грациозным, плавным движением мастер поднял лук и положил первую стрелу. Легко и изящно он натянул ее. Человек задержал дыхание перед выстрелом. В следующее мгновение запела тетива, но прежде чем звук этой песни долетел до слуха юноши, мастер сделал еще один выстрел и еще, и еще... Казалось, он стоял не на краю гибели, а в чистом поле, стрелял не в солнце, а в бегущего зайца. Когда в колчане не осталось больше стрел, мастер медленно опустил лук и сделал шаг назад. Солнце закатилось за гору. Настали сумерки. Трясущимися руками пожилой человек протянул лук хозяину и нежно глянул на него своим мутным старческим взглядом.
На фоне произошедшего Мо почувствовал себя младенцем, который всю жизнь ползал, думая, что ходит.
— Сын мой, секрет мастерства не во внешнем, а во внутреннем. Совершенство рождается из сердца, не из разума. Надо жить тем, что делаешь. Ты не думаешь о смерти, веришь в достижимость цели, и тогда само солнце не может избежать твоих стрел.
«Обязательно стану настоящим лучником», — подумал Мо, провожая старца взглядом.
«Обязательно стану настоящим доктором», — подумал мальчик, отправляясь в постель.
Почти быль
В тот роковой день богослужение затянулось. Андрей вышел из церкви раздраженный неудавшейся проповедью. Голова раскалывалась. Настроения не было. Идущая за ним жена остановилась с кем-то на пороге. Он уверенно прошагал к своей машине и, сев за руль, стал ждать, пока его половина наговорится с подругой. Раздражение нарастало, и через пять минут он нетерпеливо и настойчиво просигналил ей. Жена бросила на него удивленный взгляд и, торопливо распрощавшись, поспешила в машину.
«Как можно было так растянуть такую замечательную проповедь и в итоге отклониться от темы? И стоило готовиться восемь часов, чтобы опозориться? Теперь Иван весь месяц будет посмеиваться надо мной»,— думал он по дороге домой. Погрузившись в свои невеселые мысли, он совершенно забыл о жене.
Супруга молча изучала пейзаж за окном, как будто пыталась найти что-то новенькое на этом давно известном ей пути.
— Ты вчера опять вернулся поздно, — ее спокойный мелодичный голос нарушил монотонный гул двигателя.
Андрей сморщился, как от зубной боли.
— Дорогая, ты же знаешь, у меня вчера был трудный день: готовится евангелизация, заболели оба преподавателя воскресной школы, а пресвитер — в Киеве на конференции.
Она молча смотрела в боковое окно. Улицы медленно сменяли одна другую. Горячая слезинка медленно скатилась по ее щеке.
Андрей погрузился в свои размышления, и в машине вновь воцарилось молчание.
Нина посмотрела на его мрачное лицо и, закусив губу, вновь отвернулась.
— В прошлую субботу мы должны были идти в театр... — слезы подступили к горлу, и она замолчала, чтобы сдержать их.
— Сходим в следующий раз, не последний день живем, — сухо ответил муж.
— Хоть бы извинился... Ты вчера обещал Игорю, что поможешь ему с математикой.
— Я же не виноват, что он так рано ложится спать! — попытался улыбнуться Андрей, но жена повернулась к нему и с упреком посмотрела на него глазами, полными слез.
— Поверь мне, полпервого ночи — это не рано даже для тебя.
Серая тень скользнула по его лицу и, стиснув зубы, он сосредоточился на дороге.
Осенние сумерки быстро сгущались. Начал моросить дождь. Погода ухудшалась вместе с настроением.
— Когда ты выходила замуж за служителя, разве не знала, что надо будет чем-то жертвовать? — спросил он через некоторое время, когда буря немного поутихла.
— Да, я знала, что мне придется ЧЕМ-ТО жертвовать, но я не знала, что ты будешь жертвовать мной и нашими детьми! В последнее время ты дома только для того, чтобы поесть, поспать или подготовиться к проповеди. У тебя на уме только бедные грешники, которые погибают, но которых ты даже по имени не знаешь. А если меня не станет, ты заметишь это, только когда проголодаешься. Твои дети растут без отца. Твоя жена потеряла мужа. Сколько времени ты проводишь со мной в постели, прежде чем сон одолеет тебя? Три, пять или, может быть, восемь минут?!