По шороху я поняла, что Олег снял с себя рубашку, потом звякнула пряжка ремня, а у меня внутри как будто натянулась до предела струна. Что вообще такое со мной? Я так не волновалась даже в наш «первый раз» с Мишей.
Чёрт, про Мишу я и думать забыла, словно он существовал в моей жизни давным-давно и очень недолго, и образ его уже успел выцвести.
Нет, ну первый свой раз я всё равно помню, хоть Миша и выцвел. Помню, что нервничала, но совсем не так. По-другому. Я боялась боли, как перед плановой операцией, боялась, что ничего не получится. А сейчас я и не боялась чего-то конкретного – Олег же сказал: ничего не будет. Просто от одной мысли, что он окажется сейчас так близко, меня кидало в жар, и дрожь становилась совершенно неуправляемой.
Олег на мгновение откинул одеяло, я внутренне съежилась, а потом лёг рядом, придвинулся вплотную, прижался грудью к моей спине. У меня тотчас выбило из лёгких воздух. Я ощущала кожей его горячее, крепкое тело, и внутри меня будто закручивалась спираль. А затем он положил руку мне на живот, вроде как просто приобнял. Мышцы живота резко сократились и напряглись, а дурацкая, невыносимая дрожь только усилилась.
– Тебе холодно? Ты вся дрожишь… – прошептал он щекотно в затылок. Но я не могла заставить себя вымолвить и слова.
Кожа тем временем стала сверхчувствительной, почти болезненной. Там, где наши тела соприкасались, она горела и нестерпимо ныла. Ладонь же его, которая так и лежала на моём животе, казалась и вовсе раскалённой. От этого жара у меня туманились мозги, всё плыло и в горле сохло.
– Тебе не плохо? – снова спросил он.
Я облизнула губы и выдохнула:
– Нет.
И тут он сдвинул ладонь чуть выше, затем, сделав небольшой круг, опустился немного ниже, и я едва не охнула. Помедлив, он снова огладил живот, и снова. Потом рука его замерла на несколько секунд. Он словно пробовал: что можно, а что – нет. Или ждал моей реакции, а я умом понимала, что надо ему сказать: перестань. Но… я задыхалась от избытка незнакомых ощущений, я в них тонула. А ещё, как ни ужасно, мне это… даже не то, что нравилось, мне почему-то не хотелось, чтобы оно прекращалось. Когда рука его замирала, кожа начинала нетерпеливо зудеть, словно требуя продолжения.
– Если я тебя так напрягаю, я могу вообще не спать. Ничего страшного, посижу на кухне, – предложил Олег.
Я прошептала:
– Нет...
И он, наверное, воспринял это «нет» как дозволение. Потому что поглаживания стали смелее, откровеннее, порывистее. Рука его поднялась выше, лаская шею, плечи, ключицы, а потом коснулась груди. Сначала слегка, мимолётно, потом его пальцы стали всё глубже уходить под чашечки бюстгальтера.
«Что я творю? – прорвалась сквозь блаженный дурман отрезвляющая мысль. – Это надо немедленно прекратить!».
Я открыла было рот, но тут он легонько сжал сосок и покатал в пальцах как горошину, отчего меня будто током насквозь прострелило. И вместо нужных слов с губ сорвался стон. Устыдившись, я закусила губу, но Олег, обнаружив моё чувствительное место, продолжал эти мучительные ласки, от которых внизу живота сладко тянуло. Дыхание я уже не контролировала, и оно вырывалось с шумом, выдавая меня с головой. Но и он дышал тяжело и рвано, грудь его часто и мощно вздымалась. Я невольно выгнулась и прильнула ягодицами к его паху. Он тут же подался вперёд, прижался так тесно, что я ощутила, как сильно он возбуждён, какой он там твёрдый и горячий. И от этого живот моментально свело болезненно-сладостным спазмом.
Понимая, что это всё, что я тоже на грани, в шаге от неизбежного, а точнее – в крошечном шажке, после которого остановиться уже не будет сил, я попыталась отстраниться.
– Олег, не надо, пожалуйста… – дрожащим шёпотом попросила я.
Он на миг замер, потом шумно выдохнул и лёг на спину, заложив руки под голову. Но меня продолжало трясти, а внутри всё гудело, сжималось, горело. Невыносимо! Как зуд, который невозможно не почесать. Как оборванный полёт, когда ты уже взмыл в воздух и вдруг замер в невесомости. До умопомрачения хотелось тронуть себя там, чтобы унять это нестерпимое желание. Но... я повернулась на другой бок, лицом к Олегу. Глаза уже привыкли к темноте, разбавленной, к тому же, светом фонарей, льющимся из окна.
Он лежал с закрытыми глазами, не шевелился, только грудь по-прежнему тяжело вздымалась. Разгорячённое тело пьяняще пахло мужским жаром.
Я не выдержала и прикоснулась к его животу. И тотчас уловила судорожный вздох. Пресс его, и без того твёрдый, как будто окаменел. Я робко погладила бугорки мышц, выемку пупка. Олег снова порывисто выдохнул, поймал мою руку и резко отвёл вверх, опрокинув меня на спину. Тут же взял и вторую мою руку и обе словно пригвоздил, сковал у меня над головой. Сам навис сверху, придавил своим телом, жарко впился в губы. Раздвинул коленом сведённые ноги. Но я и не противилась больше, я расплавилась под его напором, позволила ему всё, целиком сдавшись на милость победителя. И он брал меня с жадной страстью, будто в первый и в последний раз, то замедляя движения, то срываясь в бешеный ритм. Брал неутомимо, раз за разом, то выгибая меня, то переворачивая, будто жаждал испробовать всё, что можно. В его сильных руках я чувствовала себя небывало гибкой, податливой, почти гуттаперчевой. И больше не стыдилась ничего: ни самых откровенных поз, ни собственных стонов, ни судорог, когда меня, как волной, захлестывало оргазмом.