Я выдохнула с огромным облегчением и хотела было уже с радостной улыбкой подойти к ним, но вдруг замешкалась. Если с ними всё в порядке, то почему они не пришли на пару? Не пришли и не отвечали на звонки? Что, вообще, происходит?
Я остановилась возле зеркальной колонны, недалеко от них, но они так увлеклись своей беседой, что меня не замечали. Я достала телефон, вновь набрала Грачёва. Он выудил сотовый из кармана толстовки и отчётливо выругнулся:
– Б***, опять звонит.
– Может, всё же ответишь? – сказала Лариса Рогова.
– Да пошла она! – и сбросил вызов.
Я задохнулась как от удара наотмашь. Отступила, скрывшись за колонной, привалилась спиной. На мгновение испугалась, что они меня увидят. Но потом решила: что за глупости? Это не мне должно быть стыдно, а им. Но неясный страх уже полз холодной мерзкой змейкой вдоль позвоночника. Возникло предчувствие чего-то очень плохого и неотвратимого.
Пересилив эти ощущения, я всё-таки вышла из своего укрытия и решительно направилась к ним.
Первой меня заметил Алишеров, шепнул остальным, некоторые оглянулись, но сразу же отвернулись. Грачёв не оборачивался, но выпрямил спину и заметно напрягся.
Я лихорадочно соображала, что им сказать: поздороваться как ни в чём не бывало? Сделать вид, что не слышала оскорбительных слов Грачёва? Или строго спросить, почему прогуляли пару?
– У вас что-то случилось?
Они молчали. И молчание это было настолько враждебным, что хотелось съёжиться и уйти.
Рогова, Широкова и другие девушки прятали глаза. Да и парни тоже не смотрели прямо, кроме Якимчука и Алишерова. Первый смотрел насмешливо, а второй… презрительно?
– Вы не хотите мне рассказать, почему не пришли на пару?
– Не хотим. Мы вообще не хотим с вами разговаривать, – процедил Алишеров, прожигая меня чёрными глазами.
– Вот как? – растерялась я. – Отчего же?
– Вот только не надо больше представлений. Не унижайте ни себя, ни нас. Вам, Мария Алексеевна, вообще надо было не в журналисты идти, а в актрисы.
– Или в порноактрисы, – хмыкнул Алик Якимчук.
Грачёв ткнул его кулаком в бок, но остальные не возмутились даже. А я от такого неприкрытого наглого хамства просто опешила. Никто из них никогда ничего подобного себе не позволял.
– Ну знаете, мои дорогие, это уже переходит всякие границы. Хамить женщине, преподавателю – это просто слов нет. Я не знаю, что у вас произошло, но такое поведение вас не красит. Я-то считала вас взрослыми, умными… а вы ведёте себя, как…
– Мы вас тоже считали честной и порядочной! – вспыхнула Рогова.
– А как себя ведут взрослые и умные? – усмехнулся Якимчук. – Как вы? Днём с лозунгами выступать, а ночью вешаться на того, против кого эти лозунги.
Мне стало дурно. Невыносимо. Накатила тошнота, голова закружилась. Пульс громыхал в ушах.
Неужели они всё-таки видели нас с Олегом? Когда? Возле поликлиники? Или возле моего дома?
Так странно, мне показалось, что кровь внутри застыла, даже сердце перестало биться, превратившись в огромный ледяной ком, больно распиравший грудную клетку, но лицо при этом полыхало огнём.
– Мы не будем посещать ваши занятия, Мария Алексеевна, – надменно произнёс Алишеров. – Мы уже ходили в деканат сегодня и попросили, чтобы вас от нас убрали. Если понадобится, мы и к ректору пойдём, но у вас заниматься мы не будем.
Горло перехватило так, что я и звука не могла выдавить. Я просто задыхалась. Да и что тут говорить? Я и сама прекрасно понимала, как моё общение с Олегом выглядит со стороны.
Дура, какая же я дура! Лучше бы я тогда созналась, что мы знакомы. Но я боялась. Не могла найти слов и боялась, что они не поймут и осудят. И вот мой страх сбылся, причём самым наихудшим образом.
Сейчас мне нечего было им сказать, нечем было оправдаться. В голове – ни единой мысли. И ещё стыдно, настолько стыдно, что я больше не могла смотреть им в глаза.
Я кивнула, мол, понимаю их. И я их действительно понимала. Затем развернулась и пошла на выход.
– Привет Миллеру! – крикнул мне вслед Якимчук.
Сначала я хотела позвонить Олегу – он же сказал: звонить ему, когда плохо. А мне было очень очень плохо. Да у меня земля из-под ног уходила. Но, подумав, не стала. Что я ему скажу? Нас с тобой засекли мои студенты и теперь презирают меня за это? Несерьёзно.
Нет, я это должна как-то выдержать сама. Только вот как?
Перед глазами так и стояли их лица, угрюмые, разочарованные, презрительные, насмешливые. Я до сих пор слышала их едкие, уничижительные слова, а так бы хотела забыть! И забыться…