– Ну, во всяком случае хотят, да, Борис Львович?
Завкафедрой крякнул что-то нечленораздельное в ответ.
– Причём Шурочка говорит, сам Коломейцев ни с того ни с сего с утра засуетился. Хотя Чернецкий очень против, и они всё утро спорили.
– Ну, он ректор, ему виднее, кого отправлять.
– Нет, ну как так-то? Это несправедливо!
– Да ну что вы возмущаетесь, Оленька, – коротко хохотнула Амалия. – Для вас это разве что-то меняет? Маша ведь не вместо вас поедет, если, дай бог, поедет.
– Ну причём тут это? – обиделась Ольга Романовна. – Я и не претендую. Меня сам факт возмущает. Она осрамилась, а ей поездку заграничную…
Я сняла пальто, достала из шкафа плечики, заметив при этом, как сильно дрожат руки. И щёки горели так, будто мне надавали пощёчин. Как унизительно было это всё слушать. И обидно, и стыдно…
Однако меня озадачила её фраза насчёт поездки. Меня опять собираются отправить в Гамбург? Да ну нет! Такого быть не может. Коломейцев, ректор наш, сам же отказал, так что с чего бы вдруг?
– Оленька, ну не будьте ханжой. Какой вы там срам нашли? Если вы про то видео, что вчера вечером нам показали, то срама там никакого нет. Ну, поцеловались наша Маша с молодым человеком. Очень симпатичным, кстати. Я бы сама такого поцеловала с удовольствием, – посмеивалась Амалия, а потом добавила укоризненно: – Я ещё понимаю, почему Стас ходит сегодня зелёный и злой. Понимаю, почему Виктор Анатольевич гневается. Но вам-то что за беда? Порадовались бы за коллегу, что у неё такая насыщенная личная жизнь.
Я рада, Амалия Викторовна, ужасно рада! Только почему-то одних за аморалку выгоняют, а других отправляют за границу.
– А так всегда и бывает, – фыркнул завкафедрой. – Чему удивляться.
Ольга Романовна, наверное, хотела бы и дальше негодовать, но я захлопнула дверцы шкафа и вышла. Увидев меня, она так и застыла с открытым ртом. Впрочем, быстро с собой справилась и даже выдавила приветствие.
– Не переживайте вы так, Ольга Романовна, – ответила я сухо на её «здравствуйте». – Ни в какой Гамбург ехать я не собираюсь. И вообще, пришла написать заявление. Так что выдохните и успокойтесь.
Ольга Романовна смутилась, забормотала что-то невнятно.
– Почему? – округлил глаза завкафедрой.
Амалия заохала:
– Да как же? Да вы что? Маша, глупости какие! Не горячитесь из-за всякой ерунды. Понятно же – ваши идиоты-пятикурсники души в вас не чают. Вот и наломали дров в сердцах. Что с них взять, молодые совсем. Сначала бегут, потом думают. Не любили бы они вас, так и не отреагировали бы так бурно.
Я с ней не спорила, не станешь же ей рассказывать, что причина не только в них, да вообще не в них. Не станешь же жаловаться, что просто невмоготу тут оставаться и продолжать жить как ни в чём не бывало. Я кивала и вежливо улыбалась, ожидая, когда она договорит. Хотя была ей признательна за такую поддержку.
И всё-таки эта поездка никак не шла у меня из головы. То ли Ольга Романовна что-то напутала, то ли… что?
Коломейцев меня недолюбливал, а после развода со Стасиком очень показательно встал на сторону Чернецкого. Может, он меня так спровадить хотел с глаз подальше? Хотя куда проще взять и настоятельно посоветовать написать заявление по собственному желанию.
Шурочка тоже недоумевала.
– Ничего не понимаю, что там у них творится, – округлив глаза, возбуждённо шептала она, когда я появилась в приёмной ректората. – Вчера вечером старший Чернецкий как только тебя не полоскал у Коломейцева. Так тот его в итоге заверил, мол, всё, Мария Алексеевна тут работать не будет. Я, говорит, уже всё решил.
Шурочка опасливо покосилась на дверь ректора, из-за которой не доносилось ни звука.
– Я уж тебе не стала вчера звонить, портить настроение на ночь глядя, – продолжила она. – Думала, утром расскажу. А тут вдруг Коломейцев приходит с утра злой как чёрт, орёт ещё на меня, торопит, дёргает… А потом этим Гамбургом огорошил. А когда примчался Чернецкий к нему с истерикой, тот сначала твердил, что вот он так подумал и решил, типа, так надо. А потом проговорился, что на него кто-то сильно надавил, как я поняла. Чернецкий тут же стух. Такие вот дела. Колись, Машка, тот твой мужик с видео, он кто? Не он ли нашего Коломейцева так нагнул?
Я не знала, что и думать. Зачем бы это Олегу? Я выбыла из игры, всё, подкупать меня нет надобности. Или это такой прощальный подарок? Компенсация за моральный ущерб?
В любом случае ничего и никогда я от него не приму. Так что зря он старался.