Массовые миграции населения, в которых участвовали отдельные общины и целые племена, были и в древности, и в эпоху раннего средневековья в общем довольно обычным явлением. На этом фоне греческая колонизация архаической эпохи и даже новая еще более мощная ее волна, спровоцированная завоеваниями Александра Великого, не представляют собой чего-то совершенно исключительного. Но что было характерно именно для греческого мира и чему трудно подобрать сколько-нибудь близкие аналогии в жизни других древних народов — это чрезвычайно высокая подвижность отдельных индивидов. В странах Древнего Востока свобода пространственного перемещения личности всегда была крайне ограничена. Почти каждый человек, особенно находившийся на одном из нижних этажей социальной лестницы крестьянин-земледелец или ремесленник был чаще всего пожизненно прикреплен к своему месту жительства, к своей сельской общине, с другими членами которой он был связан своеобразной круговой порукой: за бегство одного из жителей деревни отвечали все остальные ее обитатели. Они же должны были брать на себя и все невыполненные беглецом повинности. В условиях «поголовного рабства», как называл такой порядок вещей Маркс, опиравшийся в данном случае на Аристотеля, относительной свободой передвижения обладали одни лишь купцы. Но и они могли переезжать из города в город, а тем более покидать пределы государства, лишь имея на то специальное разрешение властей. К тому же сами купцы на Востоке чаще всего были агентами какого-нибудь храма или же непосредственно зависели от царской власти.
В Греции, начиная, по крайней мере, с гомеровского времени, все обстояло совершенно по-иному. Любой свободный человек, будь он аристократом или простолюдином, богачом или бедняком — безразлично, мог в любой момент, не спрашивая ни у кого разрешения, снарядить корабль или повозку или верхового мула или просто взять в руки посох, надеть дорожные сапоги с толстыми подошвами и отправиться куда угодно, с какой угодно целью, будь то поездка по торговым делам, пиратский набег, посещение какого-нибудь особо почитаемого святилища или же всего лишь поиски работы и хлеба насущного. Можно привести множество примеров, подтверждающих мысль об особой склонности греков к «перемене мест». Постоянно странствуют по морю и по суше герои гомеровских поэм, в большинстве своем знатные и богатые люди. Хотя в неменьшей степени этим «духом бродяжьим» были охвачены и низы общества, о чем в том же гомеровском эпосе красноречиво свидетельствуют типичные фигуры нищих и поденщиков-фетов, вынужденных скитаться в поисках пропитания. Постоянно передвигались с места на место и ремесленники-демиурги. Слишком долго оставаться в каком-то одном месте для них не имело смысла, так как спрос на их изделия в каждой отдельной общине был весьма ограниченным. Еще в архаическую эпоху далекие путешествия, сухопутные и даже морские, были вполне доступным и, видимо, привычным предприятием в жизни крестьян среднего достатка. Как было уже сказано, свой собственный корабль был, например, у Гесиода, хотя, по его признанию, он плавал на нем лишь один раз в жизни на поэтические состязания в Халкиду на о. Эвбея. Зато отец поэта долго занимался морской торговлей, прежде чем окончательно обосновался в беотийской деревушке Аскра у подножия Геликона. Постоянно странствовали многие известные поэты, философы, ученые и государственные деятели, жившие в эпоху становления и расцвета греческой цивилизации. Среди них мы видим, например, Архилоха — поэта и наемного солдата с о. Парос, певца идеалов греческой аристократии Феогнида Мегарского, великого афинского законодателя, поэта и философа Солона, знаменитого математика и основателя религиозно-мистического братства Пифагора, выдающихся греческих историков V в. до н. э. Гекатея Милетского, Геродота Галикарнасского и уроженца Афин Фукидида, историка, философа и командира наемных солдат Ксенофонта также родом из Афин, наконец, целую плеяду философов V—IV вв., вошедших в историю под именем «софистов»,[12] и множество других более или менее известных нам исторических личностей.
Диапазон передвижений греческих путешественников все время расширялся и нередко выходил далеко за пределы давно обжитого греками Эгейского бассейна и даже Средиземноморья. Еще в VII в. до н. э. корабельщик Колей с Самоса в Эгейском море проплыл через Столпы Геракла (так греки называли Гибралтарский пролив) в Атлантический океан, побывал на юго-западном побережье Испании и вернулся на родину с большим грузом серебра.[13] В том же столетии или несколько позже странствующий поэт и прорицатель Аристей, уроженец о. Проконнеса на Пропонтиде, проник в глубинные районы Северного Причерноморья, долго скитался среди населявших их диких племен и, возможно, добрался до Уральских гор или, по меньшей мере, до Поволжья. Если в гомеровское время плаванье в Египет или в Сирию оценивалось как предприятие, требующее почти безумной смелости, то уже в VII—VI вв. до н. э. такие путешествия стали довольно обычным делом. В начале VI в. Египет посетил Солон. Но он, судя по всему, не подымался выше дельты Нила, хотя уже в этот период грекам были известны и другие, сильно удаленные от моря области Египетского царства. Почти одновременно с Солоном группа греческих солдат-наемников, состоявших на службе у одного из фараонов Саисской династии Псамметиха II, добралась до второго порога Нила и здесь на далекой южной окраине Египта оставила в память о своем пребывании в этих местах короткую надпись, вырезанную на ноге колоссальной статуи Рамзеса II, еще в недавнее время восседавшей у входа в храм этого владыки в Абу Симбеле.
12
«Софистами» греки называли тех, кто учил мудрости и искусству Красноречия за деньги. Уже по роду своей деятельности эти профессиональные преподаватели философии и риторики вынуждены были все время передвигаться с места на место.
13
Этот морской путь долгое время оставался недоступным для греков, так как его держали под своим контролем их старые соперники финикийцы.